Анна Беляева

Вира ] На форзац ] О чем это я ] Майна ]

 

Предуведомление читателю:

Анна Беляева - по образованию филолог, педагог (РГПУ им.Герцена),   одна из немногих известных мне адекватных авторов женской мистической поэзии, да простится мне такое словосочетание - поэзии, построенной на странном сплаве бытового чародейства и едкой иронии. Живет и работает в Санкт-Петербурге.   В сети публикуется на различных проектах, в частности, на Стихи.ru. Также присутствует на Живом журнале. 

 

Можно прийти на Московский вокзал в субботу...

Ей пюпитр - оконная рама вагона...

ФЕДРА

Это место задумано вами всеми...

Наверно, что-то все-таки случилось...

Ну вот. Теперь позволено мычать...

Попробуй мне хоть что-то объяснить...

Я вижу дом в фонарном свете...

ФОТОГРАФ

СНЕГ

 

 

 

***

Можно прийти на Московский вокзал в субботу,
Отыскать путь, с которого поезд уходит в Адлер,
Не торопясь, подойти к головному вагону...
Брось, всем же давно известно, что там проводник – ангел.
Ангел как ангел: ему не идет форма.
И вообще, с крыльями не очень удобно работать в поезде.
Думается, наняли его просто для проформы:
Не так уж он и неотразим, если говорить по совести.
Ну, ты же знаешь, их сейчас развелось великое множество:
Куда ни плюнь, непременно попадешь в ангела.
Но этот все-таки какое-то редкое убожество:
Тощий, глаза испуганные и все время что-то твердит про Врубеля.
Конечно, зарабатывают они неплохо и даже очень:
Все-таки, что ни говори, а экзотика.
Упыри сидят по донорским пунктам, демоны обесточены,
А эти ничего, неплохо справляются, вроде как.
А с этим один знакомый недавно спорил:
Об устройстве мироздания, о райской неге ли...
Тот смотрел на него так, как будто несчастный с рассудком в ссоре,
Потом вздохнул, покивал головой и достал Гегеля.

 

 

***

Ей пюпитр – оконная рама вагона,
Ее песни не звук, а парадигма встречи,
В ее левом глазу разноцветные искры,
И Сохмет между пальцев сжигает свечи.
Эта львица со взглядом развратной девки
Молча пьет, являя собою запретность,
Я уже отхожу от последней издевки,
И уже выражается в миф конкретность,
И уже вырождаюсь в миф, поскольку
В электричке ни времени нет, ни места,
Только львица пьет, соблазняя – скольких?
Вот – теперь уже и меня. Интересно,
А к концу поездки еще хоть что-то
От меня останется, или – выест
Эта чертова похоти и охоты
Ненаглядный Инь мой? Душа – на выезд,
И душа – на въезд. Вой, чума Египта,
Шевели ногами, рассуждай о роде,
Рассуждай – вероятно, в голове реликта
Мое имя записано просто – вроде...
А у львицы какие-то сны сырые,
Полупришлых затягивать ей не в первый раз...
Но сентябрь зачем-то мне жилы выел,
Зрячий выел зачем-то мой правый глаз...
Эти ноги кажутся мне живыми.
Вот, по крайней мере, понятный дар...
Что останется, если отняли имя?
Растекаться в улицах, как Иштар.

 

 

 

ФЕДРА

 

Федра, здравствуй, я Федра
Как колышется крик аистиный, ты слышишь, вверху.
Федра, мальчик наш там,
Там наш мальчик, красивый и дивный...
В черном небе
Солнце свесило свой
Золотой хулахуп;
Это значит, идут бесконечные дни рецидивов.
Семь ночей и три дня
Я не верила в страшные сны.
Семь ночей и три дня
Я искала пустые ворота.
А теперь я пустая сама,
Мне все знаки ясны,
Я стою перед грубым замком
И шепчу лихорадочно: кто там?
Я ведь здесь не хотела остаться без денег и средств
К продолжению длящейся жизни, веселой, суровой...
Только там, где Иосиф стоял, наступает мгновенно конец.
Я зачем-то хожу по следам его снова и снова.
Как хотелось мне верить,
Что змеистая пластика губ -
Наиболее сильная степень защиты от чуда.
Только бог оказался чересчур неприятен и груб:
Я ему - пощади, он мне ясно и просто - не буду.
Как ему не наскучило это - да кто ж разберет.
Сколько лет издевается -
Все наиграться не может.
Кстати, Федра, ты знаешь, наш мальчик
Сегодня умрет.
Только это типично.
И это меня не тревожит.

 

 

 

***

Это место задумано вами всеми,
Чтоб меня отогнать назад.
Мне известен топографический ад,
Но его прикрывает с усмешкой время.

И усмешка времени - это яд,
Этот яд отравляет мне всю картину
Люди смотрят мне вслед улыбаются в спину,
Иногда - говорят,

Что иду в подобии теплой лжи,
Чья-то рожа корчит на мне гримасу,
Я иду вдоль канала, наблюдаю массу -
Петербургские миражи.

Я хочу остаться в этом дворе,
Но меня останавливает явленье
Петербургской старушки и откровенье
Что куренье - грех.

И иду на запад грешить в пути,
По пути переходят коты дорогу,
Зажимаю в кармане кукиш, богу
Сообщаю: здесь не пройти.

Пожимает плечами бог и опять
Я иду, многоразовая, как ножик,
Если очень честно, то мне наплевать
На богов и кошек.

Наплевать - и я уступаю опять,
Потому что мне уступить нетрудно
И еще потому, что все отрицать -
Это значит заметить, как же здесь людно,

Как здесь душно, как воздух прогрыз неон,
Как давно усталость вошла в привычку
И как быстро, когда говорят легион
Оборачиваюсь, как на кличку.

 

 

 

 

***

Наверно, что-то все-таки случилось.
К земле холодной руку приложи
И расскажи, какие знаешь силы,
Безвредные для крохотной души.
И расскажи, сбиваясь на нелепость,
Какой гипертонией был объят,
Как обветшала вверенная крепость
За время, непохожее на яд.
Ты говори, я слушать буду долго,
Про вен тромбофлебическую медь,
Про что-то голубое от уколов,
Которое не может не болеть.
Про самое родное и немое,
Которое дороже всех светил,
Теперь, когда на все - дадут покоя,
Теперь, когда на все хватает сил.
О нем, таком больном и интересном,
О тягостности чувственных причин,
О том, как аденома неуместна,
О том, как гайморит неизлечим
Теперь давай - уныло и умильно
О нем, благословенном, говори,
Им говори, им двигайся бессильно,
Им на меня, хорошую, смотри.
О нем - прости, прощай, в утиль, в уценку,
Недвижный, слабый, жеваный, любой,
Ты говори бесцельно полноценным
Для речи приспособленным собой.
Собою, очень меченым и битым,
Которому не страшно не молчать,
Привыкшему смешно и деловито
В больное лихорадочно стучать...
И в госпиталь - ступай, вперед устами,
Ступай, там на тебя не донесут,
Почистят кровь, умыться принесут,
И, может, скажут, что такое с нами.

 

 

 

 

***

Ну вот. Теперь позволено мычать.
Нам парадокс, как негатив, обычен.
Расслабиться и вдруг начать молчать.
Решить, что ты теперь эпизодичен.
Распотрошить на белые слова,
Похожие на нерв и аскариду
Все то, чем так гордилась голова
И никогда не упускать из виду
Теперь уже совсем чужую речь.
Пусть ползают - ты посиди, послушай.
Они тебя попробуют увлечь,
Растаскивая преданную душу
По мириадам дохлых парадигм.
Поди, найди хоть что-нибудь для виду,
И трепыхайся так, и разбуди
На них свою священную обиду.
Они тебя, конечно, обойдут,
Наговорят чего-нибудь дурного,
Все вытряхнут и сообщат, что тут
Все бесполезно и ничто не ново,
Что ты - престранный полуфабрикат,
Принадлежащий к пакостной погоде,
И уж, конечно, ты не виноват
В таком несоответствии природе,
Которая бессильна все равно.
Но ты ее, пожалуй, одолеешь,
Позапихав унылое оно
Конкретно в то, о чем не пожалеешь.
И выучив, что речи - не ответ,
Внезапно вдруг почувствуешь усталость.
И если хочешь, я скажу, что нет,
Конечно нет, ни слова не осталось.

 

 

 

***

Попробуй мне хоть что-то объяснить.
Ты объяснять воспитан и обучен.
Ты знаешь, как получше сохранить
Моей души таинственные кучи,
Моей души прекрасные сады,
Моих мытарств небесные чертоги
Пусть сторожат, приятны и горды
Твои давно недреманные боги,
Пусть ставят соломонову печать
На все не очень вежливые просьбы
Как можно эффективнее молчать
И создавать уверенность в вопросе
Который можно долго задавать
И двигать, точно стол или кровать

Мы посидим. На кухне керосин,
И сладко пахнет мертвая котлета.
Когда мы станем кушать иваси,
Я снова расскажу тебе про это:
Оно во мне орудует давно.
Живет подобно мирным тараканам,
Свой ненаглядный пестуя минор
В широтах мирового океана.
Пока ты так приятельски сидишь,
Придумай мне чего-нибудь поплоше:
Ведь если ты за мной недоглядишь,
Я расскажу тебе о нехорошем:
Скорей пустую банку унеси,
Не то оно пролезет в иваси.

Ты можешь сколько хочешь говорить,
Я буду слушать так или иначе.
Но только твой любимый алгоритм
Уже, наверно, ничего не значит.
Бессовестные формулы табу
Конечно, чем-то схожи с откровеньем.
Но на твоем несумеречном лбу
Вмещается лишь знак долготерпенья:
Почти красивый музыкальный знак,
Смущенно закрывающий ошибки,
Дающий знать, что что-нибудь не так
По ласковой медлительной улыбке.
Оно прошло. Ты больше не герой.
Поговори о чем-нибудь со мной.

 

 

 

***

Я вижу дом в фонарном свете,
Какой-то ненормально тонкий.
Наверное, на этом свете
Все вырождается в симптомы,
Здесь все живут календарями,
Мы обязуемся кому-то
Следить за длинными морями
В которых плавают минуты.
И улыбаемся, как рыбы
Одушевленною улыбкой.
Наверное, и мы могли бы
Вот так безропотно и гибко
За этой милой вереницей
Поддаться легкому движенью
Довольно просто не лениться,
Чтоб не заметить торможенья.
Но вдруг – останови мгновенье,
И все получится как надо
Простое легкое движенье –
И veritas приходит на дом.
Она садится и глядится
В твое недреманное око
И очень хочет убедиться
Что это все не выйдет боком
Что схватишь ты ее за плечи
И станешь молча улыбаться
Наверное, чтоб было легче
О всяком важном догадаться
О том, что жалобное время
Сидит в углу и пишет прозой
А ты заведуешь мгновеньем
Позеленевшим от мороза
В котором все вполне всесильны
И за приятными словами
Сконфузившись, маячит сила
Опять заигрывая с нами
И указует пальцем тонким
Вперед, на стрелку циферблата
Поди, убей свою истому
Исправь оплошность аппарата
Переведи на час ошибку
И станет все, что было нужно
Все разновидности улыбки
Зааплодируют жемчужно
И с извиняющимся видом
Враз и вернут и переплатят
Какие могут быть обиды:
И ты так ласков и приятен
И все отныне будет честно,
Поскольку циферблат загнали
Туда, где времени и месту
И надлежит торчать в финале
А не выписывать скрижали,
Которых, будто все боится.
Тебя здесь тихонько прижали
И здесь ты будешь шевелиться.
Но что-то кажется нелепым,
И в чем-то чудится помарка…
Где пахнет ласковое лето,
И звуки так легки и ярки,
Где ничего не нужно взгляду
Мы ощущаем умной кожей:
Светлеет раньше. Так и надо.
Но и темнеет раньше тоже.

 

 

 

ФОТОГРАФ

 

Снег, метель, стадион, этот путает, падает, тает.
Здесь наверно, уже никогда ничего никому
Не окажется нужным. А ласковый свет нагнетает
Как умелый фотограф, рабочую нужную тьму.
Щели тряпкой заткнем. Одеялом завесим проемы
Передвинем рубильник. Проверим на крепость раствор
Темноты, постепенно назад отдающей объемы
И вещей, и того, кто стоит здесь, как будто бы вор.
Он и вор, он и лекарь, он просто печальный старатель
Из кювет добывающий времени слабенький след.
О себе он сказал бы, что он – заурядный мечтатель,
Продающий в прекрасное было прекрасный билет.
Здесь и пахнет не так, как бы пахло в какой-нибудь прочей
Мастерской, где паяют, ваяют, рисуют и пьют.
Здесь такой ароматный, такой постоянно рабочий
Лепрозорий готовых на все помертвелых минут.
Он достанет бумагу из пачки согласно заказу,
Переложит под рамку, откроет неоновый свет
И тогда начинается, правда немного не сразу,
Полумертвое слабое время, которого нет.
Стрекоза под стеклом, инкрустация, листик в стакане –
Отпечаток кричит о прошедшем и вот ерунда –
Это время уже никогда шевелиться не станет,
Но теперь ты его называешь почти навсегда.
Ты когда-то не знал, как с таким с ним с живым обходиться.
Что там было? Подруга, собака, земельный надел?
Да и мало ли что может в общем-то поместиться
Там, где ты отчего-то чего-то опять не успел.
Там, где ты не заметил, что время не ходит шагами,
Там, где просто подумал и плюнул – потом догоню,
Там, где встал, где забыл, не сумел развязаться с кругами,
Где смотрел в потрясающий зад уходящему дню.
Время быстрыми лапками бегает где-то в астрале.
Мы сидели, потом говорили, мы выпили чай.
И нельзя ведь сказать – мы тогда совершенно не знали
Что скончается что-то за чаем вот так невзначай.
Мы считали – прекрасная память опять оправдает.
Механизм нам известен и нас не боится оно
Поразительный мозг фотопленку послушно мотает
Открывая в тогда золотое простое окно.
Это в общем-то просто: нет сил, не случилось, уходим,
Передумал, испуг, изумленье, смятенье, затвор,
Темнота, тишина, ничего, но затвор переводим
И потом появляется ясный знакомый узор.
В темноте застывают на что-то похожие лица,
И из теплого мрака почти задушевных бесед
В красноватых оттенках конечно, должно проявиться
Откровенье, которого, впрочем, наверное, нет.
Снег, метель, стадион, оживай, трепещи, фотоснимок.
Мне хотелось бы плакать, но, видно, придется молчать
И стоять в темноте, как какой-то чужой и ранимый,
И уж если совсем повезет – отпечатки сличать.

 

 

 

СНЕГ

 

Ты чувствуешь это.
Последний, холодный и белый
Лежит под твоими ногами, не чувствуя ног.
Ты чувствуешь это.
Твое беспощадное тело
Какой-то чужой поволок.
Последний, холодный и белый
В кровящей кровати заката
Исчезнет, и ты благодарно вздохнешь.
Из желтого этого ада
Ты скоро уйдешь.
Посмотришь и скажешь:
Зачем этот город мне нужен
Ходить на футбол, иногда уезжать на юга,
Беспомощно спать
И под ласковой плесенью стужи
Лелеять снега.
Снега - негодяев, бесстыжие, словно лохмотья,
Прикрывшие, видимо, вечную здесь наготу.
Ты смотришь вперед, на свои золотые угодья
И видишь картину, но кажется, все же не ту.
Ты видишь, как тает, опять оголяя скелеты
Твой белый, несмелый, и ты не жалеешь о нем.
А думаешь: скоро придет долгожданное лето,
Тебя обжигая своим несерьезным огнем.
Веселое лето, как будто с красивой картинки:
Таращишься в небо, купаешься, пьешь молоко,
В трюмо под угрозой коллапса пихаешь ботинки,
И все так приятно, а главное - все так легко.
Но что-то случится, и вот непрерывностью линий
Дорожной разметки и взглядом внимательных глаз
Напомнят тебе, как тебя непосредственно клинит,
Когда ты встречаешь какой-нибудь белый окрас.
За льготной картиной усталых зеленых растений
Понятный, приятный, отличный, привычный, простой,
Как ласковый список нелегких твоих невезений,
Немного смущенный своей золотой красотой
Он скажет тебе, что среди простодушных животных,
Обманутых мелом пустыни холодной его,
Ты сможешь увидеть таких же, как ты, беззаботных
Купившихся вновь на простое его колдовство.
Он скажет: он саваном лежет на мраморный город.
Он скажет: он все возвратит, что когда-то забрал.
Он скажет: он съест тебя, просто проникнув за ворот,
Нарушив слоистый поток человечьих забрал.
И ты ведь не скажешь, что мол ничего не ответил,
И даже не будет о том, что мерзавец и лгун,
А скажешь: я просто давно не встречаю трагедий.
Внутри я холодный, но что-то еще берегу.

  

 

© Анна Беляева 2005

Вира ] На форзац ] О чем это я ] Майна ]

 



Hosted by uCoz