Бертран Блие - Отбивные

Бертран Блие - Отбивные

отбивные / les cotelettes

Режиссер: Бертран Блие /Bertrand Blier/
Сценарий: Бертран Блие /Bertrand Blier/
Год выпуска: 2003
В ролях: Филип Нуаре /Philippe Noiret/, Мишель Буке /Michel Bouquet/, Фарида Рахуади /Farida Rahouadj/, Анн Суарез /Anne Suarez/, Жан-Жером Эспозито /Jean-Jerome Esposito/, Катрин Игель /Catherine Hiegel/, Хамму Грайа /Hammou Graia/, Аксель Аббади /Axelle Abbadie/
Производство: Франция - HACHETTE PREMIERE, TF1 FILMS, EUROPACORP
Оператор: Франсуа Катонн
Композитор: Юг Ле Бар/Hugues Le Bars

Разыскивая по сети данные кинокартины, я нашла любопытнейший (но не с той точки зрения, какая была бы лестна его автору) отзыв на творчество мэтра Блие. Привожу его здесь без купюр:

«Впрочем, бывают и такие режиссеры, которые могут тему любви скомпрометировать безвозвратно. «Отбивные» (Les Cotelettes) Бертрана Блие смотреть просто неудобно — настолько режиссер не понимает, что он делает. Некогда он славился умением переворачивать любую традиционную драматургическую коллизию с ног на голову. Теперь от его виртуозности осталось трюкачество типа немотивированной перемены декораций в ходе одной сцены. Провокативность диалогов, шокировавшая Францию в начале 1970-х годов, кажется неопрятной и неуместной в устах стариков, которых режиссер заставил разговаривать так, словно они циничная по молодости шпана из легендарных «Вальсирующих» (Les valseuses, 1973). Однажды вечером в дверь старого левака стучится, чтобы «достать вас всех», еще один небритый обмылок, завороженный смертью. Два сатира быстро находят общий язык. Оказывается, что оба влюблены в арабскую девушку-горничную. Она-то и становится основной темой их диалогов. Лучше бы они поговорили о футболе или брюссельской капусте, хотя Блие находится в такой режиссерской форме, что даже диалоги на столь невинные темы превратил бы в апофеоз пошлости».
Михаил Трофименков, «Коммерсант», 5 ноября 2004 г.

Что мне сразу вспомнилось в ответ? Без сомнения:

«Публике речь Бенгальского не понравилась. Наступило полное молчание, которое было прервано клетчатым Фаготом.
- Это опять-таки случай так называемого вранья, - объявил он громким козлиным тенором, - бумажки, граждане, настоящие!»
М.Булгаков, «Мастер и Маргарита»

Оставляя в стороне то, что отзыв сам неписан и неумно, и неумело, и хамовато (проводить ли дословный анализ, по воробьям из пушки? – ну, с первой фразы хотя бы: «тему любви скомпрометировать» невозможно, невозможно по определению, это все равно что сказать: «скомпрометировать тему веры», или тему морали, или любую другую абстрактную тему, существующую не только помимо лично господина Трофименкова, но и вообще, в культурном надпространстве. Можно себя скомпрометировать в любви, ву компрене? Или свое видение любви. Или… ну ладно.), так вот, пренебрегая неизмеримо малой отрицательной величиной информативной ценности данного отзыва, он все-таки любопытен – как пример того, о чем я уже говорила. Вот как не пересказывать сюжеты фильмов Блие, какой-то ужас получается. По пересказу и не захочешь смотреть. «А вы никаких и не читайте» - не слушайте болтунов, смотрите сами.

Прав почтенный моралист в одном. Это картина о любви, неподверженной возрасту.
Сюжет следующий: на поздний ужин по стуку в дверь в мирную буржуазную квартиру (за столом – мсье Леонс (Филипп Нуаре), его любовница, его сын, томный юноша) врывается въедливый старик, месье Потье (Мишель Буке). Вот с первых секунд следует их первая схватка:
- Вы что, хотите, чтобы я вас придушил за ваш стук?
- А что я такого сделал? Я просто постучал в вашу дверь. Слово гостеприимство вам не знакомо? Я же не прошу у вас денег.
- Тогда что вам надо?
- Я пришел вас заколебать.
- Пришли… что?
- Заколебать. Вы плохо понимаете по-французски?
Озадаченный Леонс, после паузы:
- А почему вы решили заколебать именно меня?
Диалоги Блие, по обыкновению, роскошны и бескомпромиссны.

Нуаре и Буке составляют отличный актерский дуэт. Нуаре – постаревший «Африканец», буржуазный лев, седая борода, изломанные брови, какая-то горечь глаз, благородная складка рта, которая о мужчине, собственно, не говорит ничего, кроме того, что он дожил до известного возраста. Не знаю почему, но Нуаре в этом обличье мне мучительно напомнил внешне пожилого Ромена Гари – и дальше я уже не могла оставаться равнодушной. Леонсу около шестидесяти, Потье старше – ему семьдесят. Мишель Буке (Потье) - маленький, верткий, ехидный клоп, своим стариковским сухим лицом отчасти напоминающий Вольтера, особенно в усмешке, идеально походящий на какого-нибудь средневекового католического кардинала – хоть сейчас оберни в мантию и канонизируй. Потье, в отличие от Леонса, и небогат, и абсолютно одинок – таракан у него за плинтусом не более одинок, он все-таки может рассчитывать на общество квартирохозяина, тогда как Потье на таракана рассчитывать никак не может.
И вот, они сошлись… не так различны меж собой. Что, в сущности, тянуло за язык Леонса, велело ему разговаривать с этим зловредным пришельцем? Но беседа начинается, и она идет – как уж повелось у французов, ежели мужчины собираются числом больше одного – о женщине. Об алжирке-домработнице, навещающей квартиру мсье Леонса от двух до шести каждый день – и она волнует хозяина. Это невозможность прикоснуться, заговорить – ибо в шестнадцать и шестьдесят почти одинаково страшно: либо с женщиной ничего не было, либо как раз все уже было. Эти возраста находятся примерно в равных точках удаления от объекта своих желаний.

Насифе двадцать восемь, но все дают ей сорок. Она замужем, и муж нещадно колотит ее, она работает на двух квартирах и собирает в школу двоих своих детей, «обреченная на плодовитость», как говорит о ней Нуаре. В этом фильме вновь он избирает своей героиней женщину униженную и оскорбленную в своей женственности – но если молодой Блие видел в женщине неминуемого, хотя и прекрасного, агрессора (Жанна Пироль), то пожилой Блие склонен говорить о ней с нежностью и сочувствием. Опять неумолимый парафраз на Гари – «Свет женщины», роман, ознаменовавший появление в творчестве писателя темы ускользающей женственности. Здесь Блие задается целью (и заставляет своих героев) напоить высохший цветок и заставить вновь его цвести – пусть и запах его дурман для головы, отравленный парок теплой плоти – но он уже склонен если не простить, то признать за женщиной право повелевать мужчинам.
Фарида Рахуадж прекрасна в роли загнанной скотинки – я так хорошо знаю этот взгляд невыспавшейся (как минимум) женщины на автопилоте, что не могу отказать ей в абсолютной достоверности. В первых эпизодах она движется абсолютно сомнамбулически, мертво, чуть не шатаясь. Она опускает глаза, как скромная восточная женщина. Она отвечает «да, мадам» любовнице хозяина, породистой стерве. И как разгорается этот тусклый огонь понемногу от пришедшей любви – не ее любви, но любви к ней – с течением времени, как переменяется эта женщина…

И вот увлеченный Леонс излагает собеседнику прекрасный, как все наивное, план бросить респектабельную, «призовую» любовницу, и увезти презренную и никому не нужную Насифу на юг, и любить ее, и подавать в постель кофе своей бывшей уборщице…
- Ну, хорошо, она убирается у вас с двух до шести, а по утрам, что она делает с восьми до двенадцати по утрам?
- У нее есть какой-то старик.
- Я и есть этот старик.
Тут повисает пауза. Тут начинается настоящая недетская интрига. Ибо это фильм о любви двух пожилых людей, которым терять нечего, кроме самих себя. Блие опять берется за тему пограничную, компрометирующую, могущую утащить исполнителя в недозволенное. Но, извините, с другой стороны – вот оно, неотъемлемое конституционное право любить. В законе не написано, что старикам надлежит ампутировать сердце. И прочие органы, если они все еще функционируют, вот незадача... Опять парафраз? Ромен Гари, «За этим пределом ваш билет недействителен», повествующая о любви шестидесятилетнего мужчины и двадцатидевятилетней девушки. Тоже ужасная порнография, неправда ли? Или его же (Ажара) «Страхи царя Соломона»? Шестидесятилетних в воду. Сексуальность пожилых людей – тема столь же (если не более) острая и не терпящая в изложении фальши, как и сексуальность подростков. Ибо если одни ранимы в том, что им слишком рано, то вторые – в том, что им - может быть, уже никогда.
Что касается месье Потье, то Насифа для него жизненно необходима как залог смерти.
Надо сказать, картина эта, в сущности, камерная, на четырех исполнителей: мужчина, другой мужчина, их женщина и ее смерть.

«Ты находил, что смерть, эта на все готовая шлюха, прекрасна»
(Жерар Депардье – Патрику Деваэру).

Анн Суарез, видит бог, в этой роли неподражаема. Для читавших «Вальсирующих» - могу поспорить, это сквозной образ парашютистки, одной из ипостасей Жанны Пироль.
- Она уже приходила к вам?
- Кто?
- Ну, старая шлюха. Смерть.
- Пока нет.
- А у меня была. Мне как раз исполнилось шестьдесят. Я сидел дома, один, со своим праздничным тортом и шестьюдесятью свечами на нем. Я не ем сладкого, но все-таки шестьдесят лет есть шестьдесят лет…
Она является, Смерть, потасканная дама в черном плаще, довольно элегантном, в черном белье под ним – корсет и чулки. Она истрепана, не первой свежести во всех смыслах, меловое лицо ее застыло в брезгливой, скучной гримасе. Это такая Смерть в климаксе. Ей все осточертело – и эти люди тоже, и те, которые желают умереть, и те, кто не желают, но последних она привечает больше. Клочковатые пережженные перманентом волосы, карминная складка тонких губ и жирно подведенные черным глаза – в молодости эта Смерть была изысканна, но поизносилась. Даже глаза эти со взглядом пристальным («как будто меня засасывает в болото!» - Насифа), мучающим, холодным, ничего не выражающим, даже глаза застыли в какой-то подлинно воландовской разноуровневости на лице, один выше, один ниже, оба неподвижны, как око птицы или рептилии.
И вот Потье обращается к ней: «забери меня, мне все надоело», - но та неожиданно отвечает «в другой раз». Ей скучно, она хочет, чтоб он переживал, цеплялся за жизнь, за последние простыни, чтобы он «имел багаж» - что-то или кого-то, кого ему будет непереносимо жаль оставлять, умирая. Смерть уходит, несмотря на все попытки ее задержать. Ему дается отсрочка, чтобы найти багаж. В рассеянности Потье покупает у мясника две отбивные как-то вечером и вдруг понимает: он не знает, как их готовить, он же не любит мяса… и вдруг на глаза ему попадается бумажка с объявлением: «срочно ищу работу домработницы».
Потье обретает багаж.

И начинается фантасмагория любви двоих мужчин (троих – если считать ее мужа-араба) к одной замученной женщине, и она прекрасна, эта история. И прекрасна и могущественна в возвращенной женственности Насифа, если бы не…
- Ты за мной?
Черная снова стоит в дверях.
- Нет, я за женщиной.
- Но тут нет никакой женщины, тут только мы, два старых дурака. Лучше возьми меня, вот, посмотри, я собрал свой багаж… теперь его у меня даже слишком много.
Ее банный халат в крохотном чемоданчике Потье.
Но Смерть знает свое дело. Ее интересует Насифа.
- Сожалею, она мое следующее тело.
- Что?
- Тело. Прошу прощения, что употребляю это слово, оно недостаточно поэтично, но это так.
Их алжирка должна умереть, их солнце должно погаснуть. Она еле может дойти по проселочной дороге до дома, и неотложка Смерти уже дежурит во дворе.
- Но что со мной? – спрашивает девушка. – У меня ничего не болит!
- Это у тебя внутри. Оно растет, растет и заполнит собой все до отказа. Черный цветок у тебя в животе, - и обращается к старикам. – Все равно уже ничего нельзя сделать. Она потеряет всю кровь, прежде чем умереть, у нее даже не останется сил плакать… хотя она и так не будет плакать, она же храбрая девушка…
И, прежде чем перепалка Леонса и Потье с танцующей Смертью выходит на пик, прежде чем они успевают попытаться утопить Смерть в бассейне, кровотечение начинается, Насифа умирает под деревом, свернувшись клубочком, как кошка, больная раком… у нее только дыхание выбивается через слегка приоткрытый рот.

И тогда я подумала: опять старик Блие подложил мне свинью. Как-то хотелось верить в лучшее, мэтр Бертран, ибо какой мне прок знать о том, что любовь смертна? И тогда мэтр Бертран продолжил.
В машине неотложки Леонс дежурит около Насифы, Потье отвлекает смерть от своих обязанностей. Та только пожимает плечами: все равно ничего сделать нельзя.
- Но мы – французы, слышала? – восклицает Потье. – Французы всегда сражаются!
И они сражаются – насмерть, учитывая обстоятельства ведения войны. Еще парафраз – Ромен Гари, «Пляска Чингиз-Хаима», только там смерть выступала спутником фригидной женщины (цивилизации), которую надо было удовлетворить ценой жизни. Они избирают чисто французский способ опрокинуть действительность с ног на голову. Но женщина, за которую они вступили в борьбу – о, женщина, ибо они пробудили ее, несомненно пробудили в ней царицу – взглянет ли она потом на своих спасителей&
- Вот стерва, она на нас даже не смотрит!
Она воспринимает отныне любовь в себе и смерть во имя нее как нечто естественное.
И финальный возглас Нуаре, опять заступающего на вахту:
- И до каких же пор?!
До тех пор, пока можете, господа. Секс, смерть, любовь – все это неразрывно связано воедино, слито в один глоток, и каждое из трех является противоядием против двух остальных. Насифа оборачивается в кадр.

Нет, мне, правда, было бы бесконечно интересно, читал ли Блие Гари в том объеме, который я себе вообразила?

Отличная абсурдистская драма с неожиданным финалом, прекрасные актеры, вплоть до эпизодов, блестящие операторские решения – и саунд-трек, в лучших вкусах Блие, нечто ложноклассическое. Решения кадров – по золотому сечению, а перемена мест действия вне логики времени и пространства мне, например, кажется более чем естественной и даже необходимой.
Всем смотреть!

Так что, бумажки, граждане, настоящие – не сомневайтесь.

[ Вира ] [ О чем это я ]