|
Акт 2.Сцена 3. Сестры |
|
Ариадна одна. Ариадна: - Царевна, жрица, царевна, жрица… Богиня-на-Земле. В этих словах – вся моя магия, каждое из них – как новое одеяние на праздник. Тешилась храмовыми обрядами, думала, что избегну… а в сердце вполз светлоголовый варвар, словно змеи мои – в логово у алтаря. Вот когда любовь приходит, жизнь претерпевает тысячи изменений, все делается простым и сложным; простым – то, что было неразрешимым ранее, и сложным – самое до сей поры простое. Жила, слушала пророчества Великой матери, любила цветы… где все? На закате эти стены сделались мне чужими, а нынче они уже отвратительны. Он зовет с собою в Афины, быть там его царицей. А у них – не то, что у нас, мужские боги главней. Но ласковы, должно быть, эти мужские боги, если он так нежен, царевич, их безжалостное оружие. Пронзил, пронзил, словно отраву какую-то вылил в кровь… Вбегает девочка. Девочка (протягивая клубок ниток): - Сестричка, сестричка! Братец велел передать – говорит, тебе нужно для гостя! Ариадна: - Ступай, поблагодари его от меня. Девочка бежит обратно,
подбирает в углу маску Минотавра, цепляет ее на
себя, победоносно поворачивается к сестре. Девочка: - Сестричка, мне хорошо? Ариадна (хлопая в ладоши): - Хорошо, милая. Ну, беги! Девочка убегает вприпрыжку,
волоча за собой куклу. Ариадна: - А с тобой-то что станет, пташечка? Какому дому ты принесешь несчастье? В народе говорят, в дочерях Миноса – материнская скверна, голод по любви. Неужто всякий плод наш будет нести в чертах уродство Минотавра? Тогда царевнам лучше вовсе не знать любви, не иметь детей. (Подкидывает на ладони клубок ниток) Он насмехается надо мною – посмотрим, кто останется в дураках, когда афинянин проломит его утонченную голову. Я – дочь царя, а он – только сын царицы; это дает ему право жить, но не дает права царствовать. Боги отняли у Миноса всех сыновей в обмен за господство на море и оставили в утешение это чудовище. А, придя к власти, он, чтобы узаконить свое положение, чтобы порадовать коренных критян, женится на жрице по крови… на мне… или на младшей… как делают теперь фараоны в Черной Земле, как поступали в древнем Доме Секиры. (Швыряет клубок в стену, кричит) Он должен сдохнуть! Сдохнуть! Пауза. Ариадна: - Иначе этим быком закончится Дом Секиры. О, я согласна даже: пусть наши стены рухнут, но – чтобы он покоился под развалинами. Могильник, достойный последнего из критских Минотавров. Это зло, он – зло, которое тьма… Он источил Лабиринт изнутри, как жук ест чахнущее дерево. Он травит отца своими лекарями, он лишил меня матери, вместив в себя всю ее любовь, умом и золотом он покупает советников и воинов; он вездесущ, он самый воздух пропитал своей ложью, все знает, за всем следит, и в эту ночь, когда я желала ему смерти, он третьим стоял у нашего изголовья. И теперь посылает мне клубок… Нельзя отдавать минойское царство человеку, который желает власти, но не хочет трудов и жертв, какими эта власть обретается. Это будет действительное святотатство. Конечно, всякий Минос вырос из Минотавра – так заведено в Кноссе, ведь и куколка превращается в бабочку. Но мой отец, старики говорят, был терпим в наследниках. А нам – мне, моим подданным – достался воистину скверный Минотавр. Опускается на колени,
разматывает клубок. Ариадна (задумчиво): - Здесь больше ста локтей, хватит хоть до самого его сердца.
|