|
С черного камня |
|
С черного камня
Сказал Тилл Твиду: /…/ На одного твоего утопленника
приходится два моих. Но больше всего они убивались
по Оллавитину, сыну Гиоги… Джордж Дуглас, «Легенды и
предания Шотландии» 1. Русалка она, по суше ходит – хромает, Ноги ее – раздвоенный рыбий хвост, Только глаза поют, а душа немая, И тело белее соли, мертвее звезд. Кто ее встретит, тому на земле зажиться, Кто ее любит, скоро сойдет в волну. Вроде бы рыба, а взглянешь в глаза – так птица, И в крике ее, в пенье ее тону. Чайка моя, разверстое море пляшет, Белыми бурунами захлебывается судьба. Вон задыхается вновь на песчаном пляже Рыбьего тела разорванного раба. 2. Рыбы они, они не умеют по-русски, Да они и по-гаэльски не понимают. Они молчат, когда с ними говоришь на латыни, Только знай себе танцуют вдоль половицы. Зато на море, зеленом, лиловом, винном, На море пенном, дымном от близкого шторма, Они ищут глаза твои перед бурей, Смотрят на тебя и смеются. 3. Тюленьи шкуры для всех на песке лежали, Кто танцевал, а кто дышал вечерней прохладой – Один рыбак притаился в прибрежных скалах. И тени певчих качались в пенье, тела дрожали, И не сбивались танцоры с шага, и лютни – с лада… Но скрылись все, а одна все шкуру свою искала. За рыбаком убежала в город, вернуть молила – Зачем тебе из глубин зловещих тюленья самка? С тобой погибну, не то покину тебя в печали. Женою стала, познала сладость по слову «милый», Детей носила, но ожидала как будто знака, Покуда руки растили хлеб, колыбель качали. Еще он видел: бывало, ночью уйдет на берег, И горько плачет, о чем-то молит опять по-птичьи, Пока в волне повернется черный вожак тюлений… Но десять лет пробежало мимо спешащих перед Тем, как младший нашел, играя, спросил: они чьи, Пустые шкурки? – тогда судьба поднялась с коленей. Рыбак спешил, но застал в прибое, уже одетой, Смотрел, как женская плоть любимая в жире тает, И дети плакали: съест морская ее могила. - Найди другую, не вспоминай, не грусти об этой, Прощай, - сказала, - меня мой первый там ожидает. Тебя любила, но много прежде его любила. 4. В Нокдалионе нет наследника, нет наследника в Нокдалионе. А ведь был младенец только на той неделе, Русалка его уморила, перевернула зыбку – Леди Нокдалиона разбила русалкин камень, Негде ночные песни петь по тихой погоде, Неоткуда глядеть на воду и стены Нокдалиона. Спи, золотой наследник – не потревожат Песни с черного камня. 5. Кровь проступает сквозь латную рукавицу, Едет вдоль Тайна путник усталый, И никто не знает, что ему снится Под тихую брань металла. И никто не знает, чьей женой или девой Будут смежены горькие очи. Едет вдоль Тайна спутник за королевой В таянье белой ночи. Королева велела живьем изловить русалку, Непрестанно алчет ее пророчеств. Жалко белого мальчика, веришь, жалко – Гибнет, но и не ропщет. Посмеялась, сказала – родит троих, не печалься, Но отнимут жизнь у матери те младенцы… А со мной уже поздно тебе прощаться – Никуда не деться. Вон и кровь, смотри, каплет сквозь рукавицу, Сон и смерть подступают парой. Наклоняйся ниже к отроковице, В пропасть губ ее падай. 6. Кровь сердца твоего Кипит в котле моем, И нет ни одного, Кто минул водоем. Кувшинки и листва, Нимфеи и камыш. Я спела все слова, О чем же ты молчишь? Ведь ты совсем не нов, Скучая по земле. Соленая любовь Кипит в моем котле. 7. Тогда сказала южная сестрице: Ты медленно живешь, в твои объятья Приходят те, кого на переправе Водой слепящей бездна завлекла – То конь, нагнувший голову напиться, То князь его, уже в лохмотьях платья, А то мертвяк – но я в легчайшем нраве Своем в неволю их бы не взяла. Легко ведь быть и нежной, и ненужной, Необязательной; со всеми я простая И теплая, когда целую в губы, Как девушка, как сладостный жених. Тогда сказала северная южной: Один покров скорбящих ожидает, Считать пустое, как кого мы губим, На твоего придется два моих. 8. Да живет мое сердце, опущено в воды реки, Да несут его к морю русалочьи белые руки, Где китовьи глаза тяжелы и черны плавники, Где от каждой волны, словно горечь от каждой строки, Всходит лепет разлуки. Это пена плывет, это алое сердце парит Вглубь, подобно ловцу, погружаясь в соленое лоно Той, из всех матерей самой старшей, и всех нереид Сонм она мановеньем руки усмирит – Говорить приглушенно. 9. А над нами море как небо, взгляни наверх. Все мы заперты здесь на тюлений век, Но когда опадает пена, мы вверх глядим. Где твоя молодая шкура, Оллавитин? Человек оглушил, свежевал ледяную плоть. Но кровавую душу твою не возьмет Господь, Обескожена, туша сгниет на морском песке, Потому что не Он нас создал взамен тоске. 10. Что тебе черный портвейн «Массандра» На берегу, под виноград осенний? Они не выходят больше из волн Тавриды. Тут последнюю убили недавно – Искала детеныша в белой пене, Говорит, убежал на берег. 5-15.08.2010 © Илона Якимова |
