1.
Дочь
шестнадцатого века,
Человеческое тело,
Золотая голова,
Выходи, к тебе
повестка –
Ты, с лицом белее
мела,
Сыплешь бранные
слова.
Твой отец тебя не
любит,
Мать твоя давно в
могиле,
Коронован будет
брат,
А тебя жалеют люди,
Те, что маму
погубили,
Люди вот что
говорят:
Дочь у ведьмы
ясноглаза,
Дочь у шлюхи
белолица,
Словно вовсе нет
стыда.
Материнская
проказа –
Сердца розовая
птица,
Крови черная вода.
Незаконное
отродье
Королевина
лютниста,
Поглядите –
вознеслась.
В королевской нету
вроде
Всей фамилии
лучистых,
Соколиных этих
глаз.
2.
Четыре поколения
ублюдков –
Вот весь ваш род,
чего ж стыдитесь вы
Так одного из
многих промежутка
В своей цепи,
истасканные львы?
Привычка
изготавливать вне брака
Младенцев – ваш
наследственный закон,
Но нынче, боже мой,
какая драка
За право слыть
ублюдком целиком.
Вольера крови –
нет ее тяжеле.
Рыжебородый,
скалься из ветвей!
Как воешь,
извлекая из постели
Вновь одного из
мертвых сыновей?
О призрачные
мальчики Тюдоров,
Невыжившие –
кровь на полотне –
Все сыновья,
молились о которых
Вы, вовсе не мечтая
обо мне.
3.
Маму уже не
вернешь.
Невероятная ложь
–
То, что о ней
говорят,
Будто со всеми
подряд.
Кто у него на уме,
Впрочем, известно
мне.
Вроде бы не стара,
Сына еще родит.
Это такая игра,
Видишь, тебе
водить,
Вот и корона с
плеч,
Если налево лечь.
Пешки из королев
Сделаю на доске.
В патовой клетке –
лев,
Роза в его руке.
Выйдет – и ты
мертва,
Это как дважды два.
Роза алым-ала –
И та ему налгала,
Вроде бы без шипов,
А как коротка
любовь.
Спите, моя сестра,
Всем отдохнуть
пора.
4.
Привезли на барке
к пристани, точно мать.
А там уже –
вдоволь плакать, распятие обнимать
Можно б, а слез не
хватало, хоть что они все – вода.
Если честно,
думала… господи, навсегда
В этой черной дыре,
норе, могиле, сыром колодце.
Как там, Кэт, в
девонской песне твоей поется?
Пошла по воду и не
вернулась.
И вот шея сломана,
кувшин расколот, не вычерпан водоем,
И вот мы с нею в
полуночи наедине вдвоем,
Даже с тобою, Кэт,
не молвлено ни словца,
О том, что мы с нею
обе – две с одного лица,
Разве что рыжая –
вся в отца.
Вот потому и
злится
Моя королева Мэри,
моя сестрица.
Пошла б она по воду
и не вернулась.
А она не плакала.
Май в последнюю треть
Перевалил, и суд…
было, на что смотреть.
Друзей и брата на
луг отвели – молилась,
Просила у мужа меч,
полюбовную милость.
Шея-то у меня, -
говорит, - тонка, корону держать устала.
Палач, конечно,
умелец, но лучше бы с одного удара…
Пошла по небу и не
вернулась.
5.
Дед повешен, отец
обезглавлен, внук сидит под замком –
Парень веселой
крови у Лизбет под каблуком,
Парень горячей
крови. На что они, каблуки –
Были бы ноги
быстры, в гальярде сойдясь, крепки,
Были бы шпоры
остры во взмыленные бока,
Когда – всю весну
верхами.
Истома твоя сладка
По черной его
позолоте чела, а в карманах – свист.
Пред целой страной
надменен, с тобою одной речист,
Когда ты его
глаголы устами берешь в уста,
Пред целой страной
надменна, а с ним невпопад проста.
Люблю невозможно
больно, но замуж не соберусь…
Слова отцветают
кровью, вываливаясь из уст,
Спеша замарать
страницу и память, и там цвести
Мой Робин, веселый
Робин куда поспешил уйти.
6.
Портрет целовала,
а голову отрубила –
Ну да, и такое было.
А вы что хотели,
Чтоб она блудила в
моей постели?
И без того
двадцать лет кормила,
Самой не мило,
А она про меня
только гадости говорила.
Справа кричат –
убей, слева кричат – правей,
А я тут сижу и
думаю: она же моих кровей.
Да, портрет
целовала, помню, принимала посла.
А что же, спросите,
не спасла?
Не за того осла
замуж, кто именит,
Не за того пошла,
кто виден да знаменит,
Выбрала трех
подряд: короля, дурачка, подлеца,
А католичьей спеси
все не стереть с лица,
Тянет из кельи
лапу к весям моим, городам.
- Рыжая, - говорит, -
сдохну, а не отдам!
Сука, - все
повторяет, - отец-то кто был, лютнист?
То-то оно,
Элизабет, опомнись да поклонись,
Не забывай,
Элизабет, облизывая портрет –
На той стороне
безглавая приду его протереть.
7.
Вода – то ли
седьмая на киселе,
То ли двенадцатая
с застиранного белья.
Кто ты, сестра,
лежащая на столе?
Понять тебя
никогда не умела я.
Когда ты, паучиха,
приманивала мужчин,
Когда ты, белая
самка, пускалась в олений гон,
Я знала, о чем мы
обе, догадываясь, молчим,
У каждой по
половине под тоненьким каблуком –
По половине
острова, но сердца ни одного –
О том, что держава
понятней, чем сердце, в котором жить.
Где ты языком
касалась имени моего,
Там прорастал
змеиный след несказанной лжи.
Как ты смеялась,
помнится, с презрением пополам:
Мол,
душегуба-конюха сестрица берет в семью…
Бродить тебе,
обезглавленной, за мальчиком по полям
И вечно, вечно
заманивать туда, где его убьют.
8.
Уолтер, черт тебя
побери, Уолтер…
У нее ведь только
имя в точности, как мое,
У нее ведь –
только вымя и круп, Уолтер,
Как ты глубоко
входишь в нее?
Как глубоко ты
входишь, что находишь за телом?
Перечисляй по
памяти: сиротлива, скромна, сладка.
Уолтер, и море не
сладило, а эта тебя задела,
Переполняясь
снастью влюбленного рыбака.
Сирена, ты скажешь,
наяда, мое мученье,
И вся она –
молодость, с ней вечности – грош цена,
И вся она – жизнь
живейшая…
Ну, хватит. Тогда
зачем я
Так на словах тебе
нежнее ее нужна?
Куда мне, старухе
на выданье, склоняться к тебе, Уолтер?
Куда мне рядиться
в белое – смерть, и та засмеет.
Но зато она сможет
родить тебе сына, Уолтер,
А я – отпустить в
моря, увести от нее.
9.
Выходила в белом
на песок,
Говорила ласковую
речь:
Этот жребий горек,
но высок –
Умереть, но землю
уберечь.
Слева были рощи и
сады,
Справа рыцарь
горячил коня.
Говорила: будьте
так тверды,
Словно бьетесь вы
не для меня.
Кто я? – только
дева у окна,
А страна у каждого
одна.
Говорила:
встретимся в раю,
Если сердцем
каждый устоит,
Смотрит небо,
взятое в бою,
С высоты заморских
пирамид,
С высоты
готических церквей
Смотрит небо – не
отвесть лица –
Благородных
потечет кровей
Сколь из рыбака и
кузнеца,
Как вы здесь
собрались умирать,
Королевы
радостная рать.
10.
Что понимать под
«состоялась»?
Какая малость эта
жизнь –
Нерасторопная
усталость
В отчаянной и
нежной лжи.
И те ушли, кого
любила,
И те, кто лгал и не
любил –
Какая горькая
обида
Первейшему из всех
светил.
Элиза, Дева,
Глориана,
Прощай, любимая,
прощай.
Как время
мнительно и рьяно
Придирчиво к таким
вещам:
Едва успела
оглядеться –
Черед стареть и
умирать.
Где исковерканное
детство,
Латынью легшее в
тетрадь?
Сиротство,
отрочество, юность,
Корона, мальчики,
война…
Не огляделась –
оглянулась,
И поняла – опять
одна,
Всегда одна – от
колыбели
До дней
предсмертной немоты.
Тебя хулили, звали,
пели,
И все истлели – но
не ты.
И ты была моей
судьбою,
Перерожденная в
слова,
Сама клейменая
собою:
Не тело льва, но
сердце льва.
май – июнь 2008
