Владимир Лавров

Владимир Лавров

[ Вира ] [ На форзац ] [ О чем это я ] [ Майна ]

Предуведомление читателю:

Владимир Лавров - поэт, прозаик, переводчик, член Союза российских писателей, автор нескольких поэтических сборников, в том числе - "Смутное время" (1995 г.) и "Черная вишенка кровь" (1997 г.), не считая многочисленных публикаций в периодике ("Аврора", "Нева", "Арион" и т.д.) и коллективных сборниках. Широко представлен в сети. В настоящее время живет в Смоленске.

...так заглотив свинцовую блесну...

Привычная, как ночь, тоска...

Кариатиды с глазами подведенными копотью...

8 ДНЕЙ НЕДЕЛИ

кина не будет

да обманет обманет конечно обманет...

обнаженное тело внезапной жары...

Наказание скукой, тягучей и злой...

ПЧЕЛИНЫЙ ГОРОД

***

… так заглотив свинцовую блесну –

рывком оборваны ласкающие стебли

мерцающих глубин – ночная рыба

тускнеет глазом меркнет перламутр

напрасно губы ловят крик беззвучный –

песок и дрожь и шелестенье пены

а губы зверя раненного в сердце

рождают рык разбухший от тоски

хрустит валежник запах перегноя

отчаянный бросок и тишина

не бей крылом испуганная птица

перебирая клювом рокот-клекот

твоих сородичей далекий пересвист

угас в закате ветерок залива

копти ночной светильник в облаках

качанье ветки каменный ручей

наполнил русло зябкой чернотою

а человек вздыхая по привычке

не замечает что вдыхает страх

и спичкой чиркает и поджигает небо

и плавит воздух лопается пленка

и запах от сгоревшего пера

волнует ноздри умирающего зверя

и сохнут жабры в стелющемся дыме

трещит костер и небо все темнеет

а за углом рвут старые газеты

и пьют дешевое вино и ночь

измажет сажей пальцы и ладони

перебирающие камешки судьбы

а на губах у человека слово

похожее на влажный поцелуй…

***

Привычная, как ночь, тоска,

и мартовский колючий холод,

и черный лед еще не сколот

под слоем желтого песка.

Молчанье, женщина, печаль

и хруст пакетика поп-корна…

Прости, немеющее горло,

за этот теплый жидкий чай,

за эти двери «на замок»,

за тусклый блеск кривой цепочки,

за эти скомканные строчки

и пустоту меж этих строк.

Тире, и точка, и тире –

стучат часы в глухие стены,

вдави холодное колено

в пятно узора на ковре,

и в полусонном далеке

услышится во мгле узора

тревожный шорох разговора

на чужеземном языке

и пение с гортанной «ре»,

и с «ми», протяжной и упругой…

От любопытства до испуга –

всего лишь точка и тире…

***

Кариатиды с глазами подведенными копотью
вползающей в каменные коридоры
сосульки не знающие звенеть или капать им
или просто висеть ледяными узорами
атланты привычные к серой измороси
колющей их обнаженные мускулы
интересно зачем для себя ты выпросил
такой же оттенок в надбровья и скулы
думаешь в этом есть вечное римское
город признает своим побратается
собачья тоска откружится отрыскает
отстанет отвяжется и отлается
думаешь будет гораздо покойнее
вжиматься спиной в эти арки и стены
или сидеть на чужих подоконниках
поверх голов взирая надменно
на свечение в рваных проемах где дышат
звезды вынырнув словно рыбки-уклейки
роняя чешуйки на темные крыши
на мосты на деревья и на скамейки
на площадь с огромной гранитной свечкой
взметнувшей в небо огонь свой каменный
где ангел крестом задевая вечность
смотрит вниз из самого центра пламени

ВОСЕМЬ ДНЕЙ НЕДЕЛИ

1.

понедельник подельник похмельный синдром
старшина чистит горло бомжары на выход
вдох заточкой под ребра и выдох как выхлоп
упадет загустев в предрассветный гудрон
запах прелых носков и задрогший перрон
привокзальный буфет туалет у платформы
этот пригород прочно прилип к сапогам
бормотушку занюхать сырым хлороформом
потереть кулаком просто так для проформы
битый глаз хлипкий нос до свиданья друган
электричка пропорет сукно темноты
острогрудым гудком что ж с началом недели
захмелев голова раскачает качели
и сорвется душонка в заветные щели
где не смогут настигнуть цепные менты

2.

вторник дворник ширкает метлой
шебуршит опавшею листвой
шамкает бессонница впотьмах
пилит стрелки на пластмассовых часах
пол скрипит крадется по пятам
ищет закатившийся пятак
закипает чайник на плите
пар почти не виден в темноте
надо что-то делать как-то жить
и стекло на кухне дребезжит

3.

а в среду вдруг пришли воспоминанья
как на свидания приходят к заключенным
однажды
иконкой баночкой пером кусочком ткани
(и кокон бабочки истлевший истонченный
от жажды)
что в ящике стола хранились вечно
никчемно глупо просто так забавы
для разве
к ним прикасались руки человечьи
и не людские руки от лукавой
заразы
и зарождался вирус искушенья
вложить в свои уста чужое слово
проникнуть
в другие чувства страсти наслажденья
глотнуть из чаши доброго и злого
привыкнуть
и день тянулся зависал и медлил
проститься щелкнуть дверью за решеткой
домзака
бродил по комнате свиданий трогал мебель
чесался корчился снедаемый чесоткой
и плакал
слезами мелкими и горькими как хина
потом смеялся пел и строил рожи
буяня
водил пером подталкивая в спину
кромсал бумагу на обрывки кожи
кровянил
и разъезжались растекались строчки
струились змейками ползли перетекая
границу
еще дрожа уже дойдя до точки
срывались падали с истерзанного края
страницы
в тягучий мрак чужих воспоминаний
чтоб обернуться в этот хлам никчемный
однажды
в иконку баночку перо кусочек ткани
и кокон бабочки истлевший истончённый
от жажды

4.

день четвертый начинается на ё
одиночество негромкое моё
потрепаться бы да только не с кем о
том – о – сем минут пяток и через
и зевота выворачивает челюсть
голой палочкой от эскимо
день четвертый старый четвертной
измусоленный измызганный измытый
в зеркало глядит небритый мытарь
позабудь про все иди за мной
и не думай больше ни о чем
искривясь ушибленным плечом
четьи – минеи честь по четвергам
припадать к бесчувственным ногам
биться лбом в линолеум линялый
не моргая зрить туман в углу
дожидать ночную полумглу
с головой нырнув под одеяло
день четвертый одиночество моё
начинался и закончился на ё

5.

по пятницам мы будем говорить
пить кофе на работе и любить
минуты эти перед расставаньем
на уик - энд укладывать дела
делиться планами загадывать желанья
сновать туда-сюда аки пчела
жужжать роиться устремляться в лифт
и там сотрудницам заглядывать за лиф
по пятницам мы будем не спеша
бродить по улицам уверенно дыша
пить пиво на углу разглядывать афиши
звонить из автомата как живешь
считать ворон усевшихся на крыше
курить Pall Mall чихать ядрена вошь
и доставая носовой платок
сбивать и тормозить людской поток
по пятницам мы будем все кружить
у двери за которой надо жить
и лихорадочно отыскивать причину
еще зайти на полчаса куда-нибудь
но попадается все больше не по чину
нибудь-каких и все короче путь
до этих самых неизбежных выходных
что так безжалостно при встрече бьют под дых
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . .
пятнистый зверь попятился назад
по пятницам он открывает двери
неслышно как умеют только звери
сидит в углу прикрыв свои глаза

6.

словно долгое похмелье
утро чем себя занять
славно дергают за нить
сделать первое движенье
деревяшки на шарнирах
нарастает шум в квартирах
очень хочется занять
осень корчится заныть

очень хочется за нос
дернуть так чтоб показалось
чтобы кто-нибудь за нас
и кому-нибудь занес
что-нибудь хотя бы малость
ну хотя бы ананас
передал большой привет
он еще не умер нет
полдень дон – динь в потолке
потому что там сосед
мастерит себе скворечник
материт свой долгий век
говорят что он двурушник
инсинуации конечно
несомненно он наушник
но приличный человек
по ту сторону теле
визионного экрана
потемнело вечерит
ну и что что это странно
кружка с чаем на столе
стынет словно монолит
так закончилась суббота
ночь на кухне чифирит

7.

нет и не будет воскресенья
лишь во – крысенье во – грызенье
и миг внезапного прозренья
короче чем последний вдох
и горстке праха или пепла
не все ль равно – рай или пекло
учтет ли эту малость в тепло
техническом расчете бог
и тлеющий убогий разум
вдруг зашипит угаснет разом
и неоконченною фразой
истает в леденящей мгле
и надо ль знать томясь и мучась
что исполнял слепую участь
приумножать тоску и ужас
на этой проклятой земле
нет и не будет воскресенья
лишь во-крысенье во-грызенье
в червящий жирный пласт гниенья
в тлетворный запах пустоты
и календарь уже никчемный
сменив весь красный цвет на черный
висит повешенный в уборной
роняя комкает листы

8.

мой народец уродец семь пальцев зажатых в кулак
где семь пятниц в неделю
где праздник сошелся с субботой
и родился восьмой безымянный бездельник дурак
и не хочет идти на работу
а прется в кабак
уже пьян и без денег
в этот день сумасшедшим не стыдно прослыть и
приостыть и простыть на ветру
намотав эти белые нити
превратившись в клубок поутру
поперхнуться словами которым становится больно
прорастать из гортани
забитой песком немоты
так в пустыне под снегом не смеют родиться цветы
и безмолвно кричат не рожденными ртами
довольно!
этим криком дробится и бьет изнутри злая боль
словно ветер
в черепную коробку занес обжигающий смертью укус
нанизав на осиное жало все мысли
как на вертел
надо уксус найти чтоб скорей натереть виски ватой
предположим так Вертер страдал молодой
обнимая себя за колени
нет не верьте не Вертер а дьяк Висковатый
обвиненный в измене
бывший преданный раб лобной костью к лобному месту
припечатан царевым указом
кровеносное дерево туго завернуто в тело
запеленато
только корни и ветви упруго дрожат ожиданьем
и вибрируют плоть размягчая в прокислое тесто
и пульсирует сок вырываясь в протоку у глаза
замерзают в снегу
переспелые зерна граната

снег залепит глаза заплюет загипсует лицо
и посмертная маска растает в руке палача
но не плача
разлетится народ вороньем по делишкам своим
и взойдет на крыльцо государь
сбросив шубу с плеча
удалится в моленную взвоет упав на карачки

сахарится варенье тягучей тоски в темной банке
тусклый свет слюдяного окна
лампадки мерцанье
шуршанье в углах
лишний день догорая шипит на углях
за узорчатой дверкой пылающей жаром голландки
лишний день ожиданья
в котором живешь
и не помнишь уже чего ждешь
подаянья прощения покаянья
или просто конца ожиданья

КИНА НЕ БУДЕТ

падам до нужек шановни пани
пшепрашем пани цалую рончики…
что ж мне так кепско…
еще раз - в плане:
костел… обочина…звон колокольчика…

загляделся на файную ксёндз – не греха ли
тяжесть принизила взгляд его карий
нех щен пан юш успокои
пшез быле глупство –
не вем ваш-сиятельсво я не викарий
вот она неоспоримая сила искусства:
поверил что вправду венчаться приехали

а небо затянуто мраком белесым
метель подступает все ближе и ближе
и лижет холодный язык ее лижет
румяные щечки гордячки-невесты
и музыка музыка – право не надо
что можно заснять при такой непогоде
пропала натура мне кепско ребята
как-будто заехали чем-то по морде…

***

да обманет обманет конечно обманет
с таким надо ухо держать востро
и холодные пальцы скрестить в кармане
плаща согласившись зайти в бистро
в ресторанчик с теплым вином в подвальчик
на двадцать самое большее - на тридцать
посадочных мест
смотреть как светится жидкость
вливаясь в бокальчик
и на то как он ест
слушать из книг позаимствованные комплименты
скептически улыбаясь именно так
и представляла себе
спросить документы
а если и вправду покажет чудак
все это было уже было было
темными вечерами закрыв глаза
и сердце вот так же прерывисто билось
и твердила себе нельзя
позволять прижиматься горячим коленом
трогать запястья как бы невзначай
выстукивать на столешнице Миллера Гленна
небрежно отстегивать на чай
смотреть на вырез деловито прищурясь
словно арбуз покупая на вырез
и ругать себя ах какую дурость
я сотворила
зачем он вылез
обнимая сразу озябшие плечи
ведет за собой уверенно по - хозяйски
вжимая губы в ушную раковину
и все шепчет все шепчет
выдыхая смесь мальборо с токайским ...

***

обнаженное тело внезапной жары
плавится на асфальте церковным воском
под вечер с неба посыпятся комары
или падшие ангелы как на картине Босха
триптих ВОЗ СЕНА мир это стог
каждый выдергивает из него сколько может
и если все это придумал Бог
а не Иероним Ван Акен то для чего же
свет этот знойный ярость и кровь
и уже не люди бредут а монстры
все ускоряя шаг и познавших любовь
изгоняет из рая мечом своим острым
архангел в красном плаще и в аду
тот же цвет пламенеющий в лаковой пленке

в тысяча четыреста девяносто четвертом году
я проезжал здесь верхом на теленке

В ГОРОДЕ-ГРАДЕ

в городе этом в ограде в заснеженной клумбе
он посадил свое горе – тяжелые клубни
некому выкопать так и замерзнут в земле
как подошли бы к зиме эти черные губы
красные веки и голос осиплый и грубый
запах тюрьмы разъедающий тело семь лет

в городе этом в ограде во граде забытом
двери распахнуты настежь но окна забиты
выбиты зубы витрин и гуляет мороз
жители вымерли вымерзли съехали к Бозу
вывезли баб на возу предоставив морозу
право решать нерешенный квартирный вопрос

в городе-граде в ограде чугунно-чеканной
он посидел на дорожку с тоскою стаканной
два истукана держали над аркой балкон
он поседевший как будто присыпанный снегом
вдруг рассмеялся серебряным хохотом-смехом
выплеснул водку на холмик и двинулся вон

в городе ветром в ограде гоняет по кругу
смутное чувство вины и вчерашнюю ругань
бледные тени забытые в спешке и сны
что не успели присниться – скулящие жмутся
к темным следам своим носом и просят вернуться
но уходящий спокоен а мысли ясны

ШАРМАНЩИК

я как снег незаметно сошел
он с полей я с ума все как надо
говорят что грядут морозы –
поздно
нас не вернуть на истинный путь

она все молчит и звезды
уже бесцельно горят
никому не нужны – мы ослепли
говорят - говорят
этих слов так непрочен слепок
рассыпается прямо в руках –
ах

она все молчит
а мне кажется что кричит
у меня где-то там в грудной клетке
вырывается вместе с болью
птицей летит
как можно дальше –
кто меня поведет по дворам
я как слепой шарманщик
буду играть заунывные песни
напротив парадных лестниц
но
испугавшись фальши
поводырь меня бросит опять одного
в ее молчание..

ОСЕНЬ В ЭДЕМЕ

несметно яблок уродилось в этот год
в заброшенных садах Эдема
но нет ни Евы ни Адама
презрев завет вкусить запретный плод
греховным соком наполнять цветок
из вожделенных губ –
губительное да
земной любви позора и стыда
забрав с собой покинули чертог

и Бог задумчив сумрачен и тих
и черту говорит зевая:
мне скучно бес в пустых аллеях рая
как в сельской психбольнице на двоих
мне скучно без … Я все перекрестил
вверху внизу и справа – слева
но сам не верю что вначале было Слово
еще до Бога Господи прости!

а черт играл с огнем устроил пал
наушничал кому-то яму рыл
мол ангел Серафим не шестикрыл
а шестипал
но быстро надоел и сам в нее попал
и в том Господь его благословил
и снова тишина

гелениум осенний
цветет холодным светом осиянный
приманивая пчел шмелей и ос
откуда столько их сегодня собралось
обманутых в своей слепой надежде
что лето не прошло что будут как и прежде
цветы одаривать нектаром и пыльцой
скатилось яблоко ударилось в крыльцо
но эхо не отозвалось…

ТРАВЕСТИ

1

как тебе новый малиновый свитер
правильно лучше смотри на губы
осторожно след от дыхания вытер
на холодной щеке иначе погубишь
как и того молодого статиста
случайно убитого в третьем акте
где ты играла роль Оливера Твиста
и никак не могла заставить себя заплакать…

2

созвонимся пока я устала прости
потерпи да конечно на той неделе
и свистит пустота травести травести
а чего же ты хочешь на самом деле
ничего ты привычен приучен уже
сидеть в темноте с глухим телефоном
наполнять ожиданьем хрустальный фужер
головы и покачивать им словно бутоном…

3

ну а что ты хотел ничего ничего
просто привиделось и показалось
почудилось – ха – ни с того ни с сего
напрягаются пальцы обрывается завязь
зависти жалости злости завис
неприкаянный день заглянул через жалюзи –
каприфоль это жимолость или каприз
или в глазах янтарные залежи…

4

травести репетируешь детские роли
не забывая своего отраженья
на темном глянце окна почему мне больно
слушать этот распев девочки - ворожеи
травести она не спасет не согреет
эта сцена пусть и оплавлена светом
ты все еще ждешь капитана Грея
но его паруса оборваны ветром…

5

наверное это просто вот так умереть
во сне на диване подогнув колени
в предрассветную первую самую длинную треть
пятого часа по летнему времени
но не надо смотреть на него он чужой
он уже ничем на меня не похожий
лежит свернувшись мертвым ужом
не сумевшим сбросить старую кожу…

6

ты знаешь она действительно вертится
но почему-то в разные стороны
и никак нам с тобою не встретиться
в этом маленьком городе где звуки оборваны
и только куранты – бим-бам бим-бом —
бередят нашу память о малиновых звонах
а в твоем театрике там за углом
все билеты проданы до конца сезона…

7

на картине Сезанна россыпь малиновых яблок
и воздух пропитан яблочным сидром
Бог не доверил мне кисти но я бы
написал рядом с ними малиновый свитер
и прохладу пальцев залитых соком
спелых яблок – густым и липким
в черных впадинах слепнущих к вечеру окон
твои слезы твоя улыбка…

8

травести тростинка пастушья свирель
твои песни прозрачны как зимнее утро
ты умолкла и в город вернулась метель
истеричка-старуха рассыпала пудру
а в Орлову рощу залетел свиристель
свиристит и свистит – как попал он к нам в город
травести тростинка пастушья свирель
повторяю эти слова обжигаю горло…

9

………………………………………………………………..

***

Наказание скукой, тягучей и злой,
за безделье души и дурные поступки.
И, прищурив глаза, сидишь на приступке,
холод камня вбирая уставшей спиной.

Ничего уже больше не будет, и все ж
ожиданье томит. И тревожит дыханье.
Молишь доброго слова, как подаянья,
и сжимаешь в кармане бесчувственный нож.

Вонь и мусор подъезда. Разбитая дверь.
Сломан ящик почтовый. В измятом конверте
заказное письмо – извещенье о смерти,
получи, распишись и свой адрес проверь.

Не мечтай об ошибке. Все именно так.
Что ж, готовься встречать, доставай пиджачишко,
напевая под нос: Тебе крышка, парнишка!
Примеряя к глазницам медный пятак.

Вот и доброе слово звучит над тобой –
слышишь, нет ли, и надо ль теперь это слово?
Посмотри с высоты на себя неживого

и разбитую дверь осторожно прикрой…

ПЧЕЛИНЫЙ ГОРОД

1
а поскольку пчелиный город остался бесхозным
по причине внезапной болезни сварливого деда
неполных 14 лет округлили в понятие "возраст"
и отправили в горы сидеть до скончания лета

и жужжащий народец возвел на престол халифата
инородное тело – не крылья а только лопатки
под ковбойской рубашкой с заплатками старшего брата
и двух тощих собак привязали у старой палатки

и крутили хвостами жару лопоухие слуги
и просили защиты когда завывали шакалы
прижимаясь всей шкурой к ногам и дрожали в испуге
а дождавшись рассвета валились на землю устало

где расшитый парчею халат и тюрбан золоченный?
о халиф-повелитель прости недостойных но надо
обходить свое царство с горящей дозорной свечою
и сжигать темноту в закоулках ночного Багдада

правоверные жители города спите спокойно
драгоценные камни как звезды сверкают над вами
то Сезам отворил свои двери и льется в ладони
несказанного света струя отражаясь горами

все спокойно в Багдаде на час и на целое лето
быстротечна лишь только прохлада в минуту восхода
всемогущего солнца – привет трудовому народу
что уже зажужжал и купается в золоте света

2
плато обрывает каньон там на дне беспрестанный поток
размывает время на золотинки песка и галечника
как похотливо пчела сосет прозрачный цветок
не обращая внимания на этого мальчика
что стоит по пояс в сухой шелестящей траве
возле глинянного клыка обветшавшего мавзолея
мусульманский забытый Аллахом погост а за ним чуть правей
дорога в горный кишлак нет не так – чуть левее
да левее ты вспомнил – там грелась на солнце змея
обитатель и сторож могил смертоносная эфа
из-под ног улетала и билась в осколки чужая земля
пробивая насквозь запоздавшее эхо

он лежит в темноте широко распахнув глаза
и не знает что ты наблюдаешь за ним отсюда
если даже хотел – что бы мог ты ему сказать
разве только погладить копну перезревшего в солнце овсюга
что спадает на лоб – разве ты повелитель судьбы
и готов изменить с этой точки отсчета движенье
в мир холодных ночей и враждебной глухой ворожбы
непомерной тоски и бесцельного круговращенья
на заснеженных улочках маленького городка
в ожиданье конца позабыв ожиданье начала

пресыщение гонит пчелу из увядших объятий цветка
но еще золотится песок на речных перекатах провала…

[ Вира ] [ На форзац ] [ О чем это я ] [ Майна ]