|
Инвентаризация загородных баз |
|
Из серии «Знай и люби свой край», или - немного о профессиональной деятельности Бойкота Компания N, прямо скажем – неслабая во времена социалистического могущества и даже сейчас небедствующая компания, заключила с «Петрохимом» договор на инвентаризацию 13-ти площадок: три в городе, десять – в области, и вот, в рамках этого договора, на машине со стороны заказчика, подтянув повыше брюки на бедрах, имея в свободном распоряжении четыре дня рабочего времени, Бойкот тронулся в путь, а географический разброс пути – от Приозерска до Киришей. Кто знает, тот поймет… К слову сказать, поселок Метелицы (как указано в договоре) Гатчинского района на деле оказался поселком Мельница помянутого района. Я уж не знаю, кому за это дело оторвать башку: нашим ли идиоткам из договорного отдела, или аналогичной службе компании N. Оторву-ка, пожалуй, нашим – для профилактики. Итак, в ходе усиленных боев с трассой мной были пройдены следующие населенные пункты: Сестрорецк, Ольгино, Серово, Торфяное, Ганино, Петяярви (и обратно), Московская Славянка, Ям-Ижора, Ульяновка, Саблино, Тосно, Ушаки, Красный Латыш (видимо, злой потому что), Жары, Рябово, Болотница, Померанье (поскольку именно через Е, то вольно ж мне будет предположить, что - от слова «померанец»), Трубников Бор, Бабино, Бабино-2, Зуево, Деделево, Кусино, Кириши, Белая, Будогощь (и обратно), Кировск, Пухолово, Тосно-2, Пижма, Воскресенское, Мельница, Гатчина (и никакого обратно, потому что объекты кончились и – уж заодно - «Лелик, останови, я выйду»). Мною были форсированы (не вплавь, конечно, но) реки: Сестра, Волчья, Вуокса, Ижора, Войтоловка, Тосна, Ушачка (это которая в Ушаках), Тигода – дважды, в верхнем и нижнем течении, Волхов (прекрасный неизмеримо в своем любом течении и похожий под дождливым небом на жатый серый шелк), Суйда. Моя нога ступала на брега следующих озер: Комсомольское, Нахимовское, Светлое (о брегах разговор пойдет отдельный). В общем, думаю, километров 600 я сделала за эту поездку, если не больше – не считала. Такое впечатление, что мое астральное тело размазано следовой концентрацией в интервале на север до Приозерска, на юг – до Мельницы, на запад – до Зеленогорска, на восток – до Будогощи, поэтому ощущаю я себя во времени и пространстве весьма приблизительно. Вот когда мы с мои астралом воссоединимся… это какая-то не физическая усталость (ну, кроме застоя крови в нижней части таза от долгого сидения, но это мы вылечим танцами). Инвентаризация, как я ее понимаю – это праздник души. Но, конечно, при соблюдении нескольких условий: 1. нормальное самочувствие 2. в на время оставляемом тылу все спокойно 3. лето 4. хорошая погода 5. адекватный сопровождающий (либо – вовсе никакого, что еще лучше) 6. еда, питье, водопровод, канализация, ночлег (при длительном пребывании) Инвентаризация – это частный случай большого Приключения, когда отправляешься в дорогу, приблизительно ориентируясь на карту Ленобласти, под защитой командировочного удостоверения и с бутылкой минералки в НЗ. Здесь все в адреналине – никогда не знаешь, знают ли о твоем прибытии там, куда ты едешь (если только не ты сама их предупредила – и то, могли забыть, что у них, дел других, что ли, нету?), где ты там разместишься, надолго ли застрянешь, и когда выберешься обратно (в отдельную глушь электрички ходят с интервалом в шесть часов, и только в одну сторону, по одноколейке, а на ж/д станции нет перрона…). Но самый главный праздник инвентаризации – это люди. Чем больше общаюсь по своей специальности, тем больше убеждаюсь, что люди на местах – клад неоценимый, тогда как их столичное начальство – паноптикум коллекционных жоп. В какой-нибудь сторожихе Богом забытой базы «Уткина Заводь» (это не под Питером, а далеко к Приозерску) в ее 80 лет столько неподдельной доброты, гостеприимства и интереса к жизни, что поневоле начинаешь чувствовать себя духовно хилым, вечно истероидным маргиналом… По порядку. Инвентаризацией на нашем языке называется первичный выезд на площадку, для которой впоследствии будет разработан Проект нормативов образования отходов и лимитов их размещения, выезд, чреватый осмотром площадки, беседой с персоналом и прочим сбором исходных данных со слов непосредственных участников событий. Общаешься в этом процессе с людьми вдоль по всей иерархической лестнице: от главного инженера (завода) до оператора очистных сооружений, от генерального директора фирмы до сторожа. И если на самом верхнем участке тебя могут при случае и послать («а я почем я знаю, это не мое дело, ваша работа – вы и разбирайтесь»), то на нижнем – такого со мной пока еще не случалось. Справедливости ради надо отметить, что и на верхнем со мной такого крупно не случалось тоже – бог миловал. Но уж нижний этаж… эти мастера-сторожи-начальники участка… им только дай поговорить. Чувствуя, что их раз-то в году хоть кто-то слушает (неважно, что ты не имеешь никакого отношения к их службе), они под горячую руку доверяют тебе все, что накипело на сердце, начиная от столетней истории завода и заканчивая жалобами на тупого начальника, оговариваясь: «ты только самому главному начальнику не говори!». Вот и в мою задачу входило объехать десять загородных баз отдыха, стоящих на балансе компании N., и примерно оценить, во что компании станет работа «Петрохима» по написанию соответствующей документации. С представителем заказчика мне, прямо скажем, не повезло. Это оказался длинный мужик, внешностью похожий на рыжего таракана и, одновременно, на нового шефа контрразведки в фильме «Возвращение высокого блондина». Он шевелил черными усами, грубо пытался кокетничать и благоухал тройным одеколоном (ну, может, это был и дорогой парфюм, но когда в нем купаешься, он все равно пахнет, как дешевый). Он прикидывался вежливым, но при этом вторым планом пытался хамить мне и давить на психику, а заодно по типу принадлежал к категории «скрывающих заказчиков», то есть, тех, кто на инвентаризации ведет себя следующим образом: «токарка есть, но мы ее не учитываем, столярка есть, но она не работает, а стружки древесные так… с прошлого года валяются, а вот, что сюда, прямо в озеро, канализация выведена, так это не ваше дело, СЭС я уже заплатил…» Он изо всех сил сожалел, что не может поехать со мной – так он нужен на родном производстве (но я подозреваю, он просто не дурак был мотаться со мной по всей Ленобласти), и я ему сочувствовала, хотя у меня першило в горле от его парфюма уже через две минуты общения. Первые два дня я путешествовала на микроавтобусе – ну, такой, типа газельки, но если ее увеличить с коэффициентом подобия 1.5, в компании представителя компании N (милый дядька, хотя хитрющий, и мороженым кормил меня), на третий-четвертый день мне поменяли и машину, и водителя, и вообще лишили сопровождающего. «Волга» - это, я вам скажу, такой дорожный чемодан на колесиках с мягкой обивкой внутри. Когда сидишь внутри, она тебе кажется шире, чем длиннее, и как будто всей шириной распластываясь на шоссе, мелко дрожит своим расхлябанным нутром… спать хочется невыносимо… Оба водителя были отличные – и говорливый длинноносый Игорь на минивэне с «Эльдорадио» и «Роксом» (боже! какое счастье!!) в приемнике, и замкнутый Виктор Константинович на «Волге», у которого была забавная привычка придерживать руль ребрами разведенных ладоней, отчего казалось периодически, что он сочувственно разводит руками встречным автомобилям. Еще он иногда (примерно раз в полчаса-час) пытался со мной односложно разговаривать, даже не догадываясь, что я в плеере его не слышу. Начали с малого. Загородный дом в
Сестрорецке. Двухэтажный домик, купленный
компанией и перестроенный под надзором
соответствующей службы из памятника архитектуры
в жилой фонд, из бывшей коммуналки на 16 семей – в
гостевой дом для проведения семинаров и
периодического тихого отдыха больших
начальников. Ну, не очень больших – у очень
больших своих коттеджи в Сестрорецке, а не
гостевой дом на 10 человек. Вот, сказали,
посмотрите – здесь Лихачев проводит семинары (скромненько
так проводит), когда приезжает… а вот – кровать
двуспальная, тут, бывает, и спит. Тоже – кровать
как кровать. А вот башенка… да, на башенке у Лурье…
ну, не у того Лурье, что у нас, вы, может, слышали, а
у того Лурье, что был директор цирка, кому до
революции принадлежал дом – у него там была
комната, и когда вон тех деревьев еще не было, он
там сидел и рисовал, художник он был… Охранник
передает через меня привет в компанию N своей дочери, которая «ну
вылитая Вы». В поселке Серово, что под Зеленогорском – детский лагерь. Очень странно смотрится забетонированная площадка под линейку с флагштоком под флаг. Ландыши не цветут, и только их маслянисто блестящие листья торчат с клумб. Зато вокруг – сирень, и немеряное количество комарья. Заезда детей еще не было, поэтому эти гады бросаются на любую пищу, которая движется… ойййй, мамааааа… Лагерь старой постройки – ему полвека, и это заметно по архитектуре и состоянию зданий, хотя более-менее он поддерживается в форме. По-быстрому пересекаем площади, где что стоит, где что лежит и т.д. Задерживаюсь на очистных сооружениях. Умиляюсь. Это вам не отстойники ЦБК, где можно устраивать соревнования по гребному спорту, тут биореактор, если постараться, можно двумя руками обхватить… Повторяю, мне повезло с сопровождающим: человеку из компании N было глубоко наплевать, что у кого я спрашиваю, он просто, как завхоз с завхозами, болтал c подвернувшимся хозяйственником на площадке, пока я обаяла оператора очистных, который мне за здорово живешь и рассказывал всю подноготную… хорошо, говорю, но аэротенки-то вы куда-то сливаете? «А как же, говорит, иногда приходится… вон туда, где травка растет». То есть, мать их, на рельеф. Справедливости ради можно только отметить, что при такой конструкции очистных эти аэротенки иначе никуда и не слить. Хорошо, а сброс после очистки – куда? «Дак на поля фильтрации же» - А с полей? – (задумываясь) «Дак в канаву же» - Ну, а из канавы? – (совсем призадумавшись) «В ручей». А какой ручей? – А ручей совсем безымянный… Главное в нашей работе: обнаружить причинно-следственную связь. Я уже не стала спрашивать, куда впадает безымянный ручей. И так понятно, что проблем не оберешься. Деревня Ганино на Нахимовском озере. Надо сказать, леса Карельского перешейка своими фактурой и красой вызывают во мне алчное желание в них жить, несмотря на комаров, клещей и несанкционированные свалки. Позабавили указатели (я вообще люблю читать с карты названия населенных пунктов – так освежает словарь): дер. Пушное (это понятно), но чтобы ехать по указателю «Скотное» - это надо жить совсем без чувства юмора… Сопровождающий будит начальника базы (нас вообще нигде не ждут, или ждут, ориентируясь на народные приметы – см. ниже), мирно спящего в полдень в своем домике. Пал Палычу - лет 60 с гаком, мужичок невысокого роста и живыми, хитрющими глазами, в засаленной кепочке, небритый. А зачем бриться? – на базе (2 барака+3 коттеджа+жилая бочка северного типа) он живет круглый год: зимой завалит его снегом, летом – оттает. Дороги такие, что и летом доберешься с трудом, зимой – разве что на лыжах. Ближайший населенный пункт – полтора км. Телефона нет. Есть мобильный, но как он работает в сторону Приозерска – объяснять не надо. - Экология? Ну вот раз вы – экология, вот и разберитесь мне с этой проблемой! Что мне с ними делать? У меня их и так – восемь штук. А эта вот опять родила недавно, и спрятала – а где, не видать… Что, Малявка, уже высосали тебя? Вон, валяется… Вокруг Пал Палыча гнездятся восемь полудиких кошек. - А еще ко мне два ежика приходят. Один (показывает руками с хорошую суповую тарелку) вот такой, другой – поменьше… и белки (считает сосны на участке) раз, два, три… да, четыре белки у меня. И лиса приходила зимой, чернобурка, красавица… да, боюсь, убили ее… много тут всяких, браконьеры которые. А я как раз кошкам фарш куриный варил, смотрю – пришла и села подальше, ну, так я ей тоже кинул кусок… взяла. До берега Нахимовского – метров 150-200. Само озеро – гигантская впадина на земной коре, невероятный глубокий, но неяркий цвет – серо-синий, почти абсолютно гладкая поверхность, почти от самой воды начинается лес. Попадаешь на берег – и такое ощущение, что горизонт смещается на уровень воды, словно тебя сразу сбросили на дно котлована… Разбитый деревянный пирс, гребная лодчонка – «мой транспорт». Пал Палыч охотно делится впечатлением: - Да нет, рыба теперь тут так себе. Раньше много было… до тех пор, пока рыбохозяйства сюда не переселились. А как повадились они траулерами грести, сетями… Сколько рыбы сгноили, такой тут запах стоял. Даже окуней килограмма по полтора-два не брали – им, мол, это сорная рыба. Народ ведрами разбирал, что они выбрасывали… а теперь рыбы нет. И на другой берег переберешься - там ведь и не выйдешь негде с воды. Везде понастроили… частные владения. Все заборами обнесли. Не ступить нигде. Помяните мое слово – а еще поднимется народ с автоматами, поднимется, разнесет всех этих однажды к чертовой матери… Смотришь на другой берег – и хочется к нему идти по воде. Или лететь. В лесу – рокот экскаваторов, кранов, гул стройки. В пятидесяти метрах от берега, поджимая старую базу, благопристойно живущую в двухстах, шикарно строится «Бочкарев» за мощным деревянным забором на бетонированном основании. В пятидесяти метрах – водоохранная зона, где по закону вообще нельзя строить, и производить какую-либо производственно-хозяйственную деятельность. «Бочкарев» всех продаст, купит и снова продаст – но уже дороже (С), с него взятки гладки. Будете покупать «Бочкарев» - имейте ввиду, что лично вы способствуете загрязнению прибрежно-защитной полосы озера Нахимовское. В Петяярви – база покрупней того, что на Нахимовском. И стоит она в пяти (если по дороге) или в двух (если через лес пешком) км от ж/д станции – вот такая вот топография. До пос. Петровское – 4 км. База расположена двумя пятнами по обе стороны проселочной дороги («это военная еще» - объясняет хозяйка базы) на берегу р. Волчья. Карельские леса все, если вдуматься, до сих пор военные: как заберешься поглубже в лес, так и видны – громадные котлованы после бомбежек, заросшие ягелем и вереском, остатки траншей, окопов, дорог… словно землю пропахало огромными граблями («все сгорело дотла, больше в землю не бросите семя» (С)), она взошла кое-как корявым лесом, припорошила ссадины песочком и живет дальше – но в остережении новой войны, в затянувшейся партизанщине, в подполье… лес слушает, ждет, видит тебя, когда ты пробираешься стороной. Карельский лес определенно имеет глаза и уши. А еще Карельский лес живет две жизни – до финнов (до войны) и после финнов. Начбазы Евгения Александровна похожа на юркую мышь. Мне вообще в моей поездке встретились две мыши – одна пухлая, одна тонкая. Е.А., или, как она сама себя называет, Женя – она была тонкая мышь. Женя живет на базе с мая по сентябрь вместе с мужем-пенсионером, иногда к ней приезжает взрослый сын с женой и маленькой дочкой. Она рассказывает, как по молодости жить не могла «без культуры», а вот теперь – захотелось тишины, покоя, природы… и даже прогулка по нескольку раз в день от одного участка базы до другого в 500 м не смущает: «зато видите, какая у меня фигура!». До войны на месте туристической базы был финский хутор – зажиточный и серьезный, чего стоит одна только плотина финской ГЭС, сохранившаяся на Волчьей. Саму турбину, чтоб не выполнять лишней работы по восстановлению (кому это надо?), а заодно – обеспечить безопасность туристов (вдруг внутря полезут какие ненормальные) обнесли деревянным срубом без окон, без дверей, и что там внутри творится – никто не знает, ну чисто заколдованная избушка старых сказок. А плотина до сих пор жива, подновляема периодически, и бобры строят на ней свои хатки, даже форель в Волчьей водится – мелкая, правда, зато форель. - Да, - делится Женя, - там, на том пятне, тихо, а вот тут, у нас… один раз ночью, аж спать не могу – светят в окно фонариком и светят. Страшно, думаю – а вдруг, лезут? Сын вышел на крыльцо, спи, говорит, мам, это школьники – у них ночное ориентирование. Другой раз – сектанты… в белых балахонах все, всю ночь в бубен стучали. Третий – тож сектанты какие, видать, все голые! Что старый, что малый – все, смотреть противно!! А еще вот было… понаехали на машинах – видимо - не видимо… Откуда ж вас столько, спрашиваю. С Москвы, говорят, с Твери, с Петрозаводска… Барды! А откуда ж вы, говорю, узнали-то про все это? Из интернета! (почти с возмущением). Тут в глубине меня проклюнулся гомерический хохот и стал неудержимо рваться на волю. Я поняла, почему мне так показалась смутно знакома плотина – конечно, я видела ее на фотографиях с «Летнего солнцестояния». Это знак – решила я про себя, закорешилась с Женей поплотней, и объявила среди знакомых тендер на палатку и спальник. На базу, кстати, недавно приезжали финны- потомки тех, довоенных, с хутора. Показывали фотографии – что здесь было до войны, и сами смотрели – что осталось. А осталось: фундамент дома да из крупных камней собранный подвал. В подвале и до сих хранят картошку - на совесть сделан. На базе и стирают в реке, и вторая баня, хоть и снабженная отстойником, стоит у самой воды… На втором участке базы нас встречает диким лаем здоровенная собачина в загоне. - Ее сторож в лесу нашел, - рассказывает Женя. – Шел себе лесом, вдруг слышит – скулит. Скулит себе и скулит где-то. Поискал на голос – а она маленькая, к дереву привязана, исхудалая вся, даже на лапах не держится, не может… ну он ее взял, откормил, выходил. Вон какая громадная зверюга вымахала. Но все-таки с ней, видать, что-то в лесу было. Нюх отшибло у нее, ей увидеть надо – чтоб она залаяла. Прежняя-то их собака – она чуяла издалека. А эта – нет. Уезжаю из Петяярви с мыслью, что были бы деньги, да работа позволяла – я бы и жила тут, в Карельском лесу, построив дом. В принципе, до людей мне особой надобности нет, мне тоже бы – тишины, покоя и зелени… как в старости. И чтоб плотина на Волчьей ворчала вдалеке. В Торфяном, на базе «Уткина Заводь» нас ждали. Но все равно очень удивились, когда мы приехали. База стоит на крутом берегу Комсомольского озера, к воде устроены сходни, и два пирса – короткий, бельишко постирать, и нормальный лодочный. - Какой, - говорю я бабушке-кастелянше, - зверь у вас. По участку бродит громадный кот. - Да, - соглашается она. – А вы вот вчера к нам ехать не хотели. А то у него, словом сказать, предчувствие такое. Если он выйдет за ворота, сядет на дорогу носом в ту сторону и смотрит – значит, ждет кого. Непременно кто приедет. - Нет, - говорю, пораженная средствами связи, построенными на естественном интеллекте, - не собиралась. А кот красивый. - Да, - снова соглашается она. – Мальчик. И прибавляет, чтоб я могла осознать весь драматизм ситуации: - Без яиц. На базе уже раскочегарен дровяной мангал, шашлычки, рыба, для копчения завернутая хитрым образом. Тащат к столу, но я вырываюсь для переговоров. В переговорщики мне попадается дядька, который эту базу (в 10 домов+баня+кухня) строил с 1969 года, будучи еще партработником на ТЭС-5, а нонеча работает на базе сторожем и над всеми начальником. Старик Валерьяныч сед, грузен, кустист бровями, и непомерно лукав и словоохотлив. Он строго намерен изложить мне всю историю базы «Уткина Заводь» от начала до конца, и отвечать на мои вопросы не прежде исполнения сего плана: - А вон видите эти домики? Он сработаны из вагонов поезда, только мы их пополам распилили… видите, вон стенка заварена? Дело было в 1969 году, когда я работал парторгом на ТЭС-5. Раньше на каждом заводе был так называемый второй запас – на случай войны, знаете, может? Ну, там у кого что лежало – железо, цветной металл… так вот у нас стоял энергопоезд американский на запасных путях, полностью укоплектованный. А когда, значит, началась война Египта с Израилем… - Ээээ, простите, а оборудование у вас в летней кухне здесь газовое или электрическое? Внимательно глядя на меня: - Да, так вот, я и говорю, когда началась война Египта с Израилем (господи, да что он, интересно, имел в виду? арабо-израильский конфликт?), наши решили помочь Египту, и из Москвы пришла директива: срочно подготовить энергопоезд, укомплектовать его и приготовить к отправке вагонами по железной дороге и дальше – морем… а потом, уже поезд стоял готовый, бац – приходит из Москвы срочно вторая директива: раскомплектовать энергопоезд, снять, демонтировать все оборудование, разрезать вагоны на металл… и все, в общем. А тут как раз молодежь с ТЭС… все рыбаки, молодые ребята, ну, я договорился с директором лесхоза, и нам дали этот участок – так мы подумали, жалко же выбрасывать на металл-то… ребята варили, клепали, внутри древесной плитой обшили – все уже после своих смен оставались… Эта база, скорее всего, пойдет на слом – уж больно там проблем много, а всего ценности – только и земля. Но нас радушно удерживают, кормят, чем Бог послал, в том числе и жареной икрой, упрашивают остаться на шашлыки и коптящуюся рыбу… но пора, увы, пора… Оказавшаяся на базе случаем эколог с ТЭС-5 кричит мне вслед: «До свидания, коллега!». Крутой берег Комсомольского озера возвышается над ртутью воды. Следующие два дня прошли в тупой тряске по южным дорогам Ленинградской области. Едем в Будогощь – там санаторий и детский лагерь. Тупо сплю в машине, потому что два дня дороги меня уже порядком укатали. Запоминаются отрывками кадры пути: проезжаем мимо питерского мясокомбината «Самсон»: его грузовые ворота по бокам украшают (шедевр сталинской архитектуры) великанские фигуры гордых, счастливых коров… и вывеска над основным человеческим входом: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ МЯСОКОМБИНАТ ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ». Вообще, я нервно отношусь к такому радушию после посещения мясомолочных ферм и их боен… хотя и не являюсь вегетарианкой, но тем не менее… Поворот на «Красный Бор», 300 метров… Саблино… церкви, погосты, церкви, погосты, лес, вода… вообще – много попадается церквей новой постройки, либо восстановленных на старом фундаменте. Тосно – почти похож на город. Снова сплю под бархатное рокотание Кортнева в плейере. Просыпаюсь в Киришах – занюханный грязный городишко. Моя коллега, поехавшая в те же Кириши электричкой и наивно на четвертом часу пути поинтересовавшаяся: «а скоро ли Кириши?», была осажена старожилом с бензопилой: «А мы можем здесь и час на перегоне каком стоять… Сюда ведь, девушка – вы знаете? – и немцы в войну не дошли. Дорог не было». За десять километров до города в дожде подбираем двоих: Виктор Константинович спрашивает: «возьмем?» и, чувствуя себя начальственным лицом, соглашаюсь: «как скажете…», одновременно припоминая, в каком кармане рюкзака нож, еще более одновременно понимая, что на первом сидении мне нож ни к чему – если возьмут за горло сзади… Вот она, ментальность Бойцового Кота. В Киришах мельком брошенный взгляд ловит название: «Хладокомбинат «Леда». Фрейд на курорте. В Будогощи – не рай, раек. Там санаторий и детский лагерь, деток уже завезли, и мы с начлагеря инспектируем площадку. Кстати, меня уже не ломает ответить на барственный вопрос встречающего: «ну-с, какие у вас первые вопросы?» - «а где у вас туалет?». Для девочки, воспитанной в традициях 19-го века, это - прогресс. Помнится, как в 15-летнем возрасте, будучи в одном питерском доме культуры на семинаре я поинтересовалась у бабки-вахтерши (все в лучших тонах): «Простите, а где я могу привести себя в порядок?» - «Че-го?!» - «Ну, где у вас туалет???». Интересно, какие, кстати, еще существуют для сортира эвфемизмы… Дети живут в пионерлагере, как жили 100 тому назад, в эпоху исторического материализма и построяемого коммунизма. Бедно и жалко живут, короче. Разве – детская площадка новая. Когда тебе 6-8 – всего этого убожества (по себе судя) как-то не замечаешь – на свете есть вещи поинтереснее: всякие там жуки, бабочки, костер, в двух шагах – озеро… Но я бы своего ребенка в 6-8 лет пионерлагере не оставила – при том, что персонал там вполне нормальный. Я бы, наверное, была чокнутой мамашей – как ни странно в этом признаваться даже самой себе. В санатории Будогощи мне как раз встретилась вторая мыль – мышь деловая и пухлая, главврач санатория. У нее была интересная манера говорить – одновременно деловая и воркующая, она решительно провела меня по всем закоулкам своего заведения – что где лежит, что где стоит, какой где терапевтический душ, а под конец маршем отправила в столовую – обедать. Смена в столовой закончилась, там уже обедали сами повара, и среди их застольных бесед поймала любопытный отрывок. Старая повариха – молодой официантке, жующей из пакетика сухарики: - А ты знаешь, из чего твои «кириешки» сделаны? Из кошачьего корма, ей-ей. - Да ну вас, вы что? Пробовали? - Я пробовала кошачий корм – один в один, да ты понюхай – даже запах тот же… Работники общепита – они знают, из чего что сделано… Последний день инвентаризации проведен в поездке Кировск (это там, недалеко от Шлиссельбурга) – Гатчинский район (неизвестное село Метелицы). В Кировске, в маленьком двухэтажном профилактории, я видела во втором этаже бассейн, по конструкции напоминающий прорицательный колодец майя, куда индейцы кидали своих жертв богам – узкий и очень глубокий. Он стоял без воды – и персонал сушил в нем белье. Великолепная типажная уборщица – косоватая, шепелявая, разбитная – под самый конец взялась меня пытать за жизнь, юмора тетке было не занимать: - Да у нас тут в Кировске тииихооо, приезжайте к нам непременно отдохнуть, иногда это надо, чтобы тихо-то было… вы когда последний раз в Кировске были? - Да я вообще не была. - Ну вот тем более. Ну так нельзя – все были, а вы не были. Вот иприезжайте, берите путевку – и к нам. У нас тут и грибы пойдут, и диорама… к нам на диораму даже Путин приезжал – у него тут батька погиб на пятачке (???), Путин был, а вот вы не были. Так нельзя, Путина надо знать – он первый человек. Так что приезжайте. - Да меня не пустят, я из другой компании. - То есть, засланный казачок? А чего вы ходите все спрашиваете? - Да из экологии она, - вмешивается завхоз. - Аааа, из экологии? Ну и как у нас экология? - Да ничего себе в принципе. - А ну и слава богу, значит, поживем еще. У нас экология что надо – так и напишите, мы все полы этой самой моем… же… - Жавелем, - подсказывает медсестра. - Вот-вот, этой самой же – как возьмем, так все и намоем же, у нас все везде чисто – так вы приезжайте. Тут же сам Сергей Мироныч Киров руководил – вон станцию построил… В Кировске, действительно, есть скульптура Кирова. Есть и Ленин, рукой посылающий в сторону вокзала – видимо, там для кировчан и есть светлое будущее. На лицо вождя так и просится лозунг – все вон из города… И кладбище в Кировске тихое, как сам город, и заросшее старыми деревьями – настоящее Сен-Женевьев-де-Буа. Может, и впрямь – уехать… В пос. Мельница моим объектом оказался заброшенный и заколоченный деревянный дом в два этажа и останки деревянной кухни на участке, расположенном на берегу Суйды. Все, что я могла сделать – это честно вымерять шагами длину/ширину дома, после чего водитель, Виктор Константинович, участливо поинтересовался, какой ВУЗ я заканчивала, типа «я-то сам топограф по образованию…».
Так и закончилась моя областная эпопея. На обратном пути я миновала еще два кладбища, прекрасную деревянную церковь в Воскресенском, восстановленную, в которой (вроде бы) венчались предки Пушкина - и попала в место прописки. Чтобы упасть и спать. Потом проснуться – и вспоминать людей. Кортнев в плейере закончился, и пришли выходные, которые теперь вот закончились тоже. А цветет сирень, в воздухе носится насекомая жизнь, хочется написать пьесу, а еще – ловить рыбу, целоваться и делать глупости. Девушка стареет – у нее синдром весны, переходящий в невроз лета. Это я к тому – палатка уже у меня в руках… похоже, «ЛеССа» не миновать. |
