|
Акт 2.Сцена 6. Молитва Ариадны |
|
Ариадна одна, сидит на полу,
охватив руками колени. Ариадна: - Убить. Я, кажется, подробно рассказала ему это ночью… нет, не буду думать про ночь, не то вновь утрачу рассудок. Вот я закрою глаза. Я мысленно проделаю его путь шаг за шагом, я пойду за ним следом, подобно тени, сквозь Лабиринт, до самого логовища брата. Он надевает чистые одежды сейчас. Руки обнажены, на левом предплечье – шрам от истмийской стрелы, и жертвенный нож – в правой руке. Нет, это неразумно – посылать его только с ножом… пожалуй, заменю на меч. Меч, короткий и широкий, как у него на родине – вот так-то лучше. И веревка охватывает запястье. Убить. Как он красив и щедр на любовь, Великая Мать!.. В этом белом полотне красив, хотя белый – цвет скорби. Но белый – подобает, ибо – агнец, пастырь, жертва и жрец. Вот Бычий двор, мощеный пористыми плитами песчаника, меж плит не пробивается ни былинки – столько здесь прошло ног. Он не глядит на фрески стен – они уже не в новинку; он смотрит внутрь себя. Я тоже загляну в него, как в колодец – черно, дна не видно. Дай мне напиться, Мать! Убить. Какое смешное слово. За тобой приходит ночь – и она глотает тебя. Никто не возвращался оттуда. Как это? – когда твою жизнь забирают? Психея – она вылетает из тела через рот, с последним дыханьем? Покуда я умирала в его объятьях, мне казалось так, но любовь снова и снова входила в меня, и я жила… смерть – это когда тебя убивают без любви. Он идет по коридору вправо, и льется свет, но он не видит, ничего не видит – ни зелени лета, ни солнца, ни птичьего щебета, ни человечьего шепота… да, кто это с ним? А, это дети. Докучные афинские дети. Не буду думать о них. Я вижу его. Я закрываю глаза – и вижу его. Вот я повторяю его шаги, повторяю имя – он не оборачивается. Вот я кладу ладони ему на плечи – не отзывается. Только чувствует тепло моего тела, знает, что я веду его. Я отражаюсь для него в глазах всех встречных женщин. Он ищет моего брата в каждом из встречных мужчин. Убить. Потерпи, любимый. В этом доме не так-то просто найти нужную дверь. Коридор процессий он вновь минует, нигде не задерживаясь. Улыбается, вспоминая нашу первую встречу в храме. В Зале двойных топоров гвардейцы расступаются, пропуская его во внутренние покои Дома секиры… я не ошиблась? Я отвлеклась немного… вот он… да, это он, он – спускается в нижний ярус, куда не достигает дневное тепло, где стоят пифосы с медом и маслом, гниют тетивы и дротики, пленники клянут горький век. Зажги лампаду и ступай осторожнее – ты подбираешься к самым корням Лабиринта, там могут быть змеи. Да, ты видишь меня во мраке – я словно зову за собой… Убить. Отчего воспоминания о ночи, прошедшей в твоих руках, лишают меня мужества? Кто я, если не могу соблюсти свой долг? Что и кому я должна? Забери меня отсюда. Забери и никогда больше не позволь вспомнить отцовский дом. Жить возле тебя, быть женой и матерью, носить твоих детей, ткать платье, смотреть, как мужаешь ты и стареешь… женой и матерью, слышишь? Там, далеко, в твоей стране, почти на краю света, бежав от звероподобной родни, от их кровосмесительных ласк, преступных страстей, щедрой ненависти. Переступи порог, забери меня у него. Убить. Пока он жив, он меня не отпустит. Я не хочу – вы видите – я не хочу, как хищная рыба, плавать в крови. Но что-то берет меня за горло – сильнее смерти, и снова шепчет «убить!». И мои губы твердят «убить», и корчится тело «убить», и грудь болит, в которой сорван от крика голос… и я стою возле тебя – трехликая меня воплотила – там, на пороге, и держу тебя за руку, и, сплетшись, немеют пальцы, то ли нож, то ли пеньку нащупывая во тьме… смотри, красноватая струйка тянется из-под двери! Ты вошел, вошел!... Входит Ганимед. Ариадна (внезапно очнувшись от транса): - Что говорят в городе? Ганимед: - Говорят о вашем скором замужестве, госпожа. Ариадна: - Боги, боги… то будет кровавая свадьба.
|