|
Классик при жизни |
|
Попасть в учебник литературы – это почетная, но порой – презабавшейшая участь. Особенно – если при жизни. Волею случая, произошло такое и со мной. Учебник этот был – современной русской литературы для американских студентов, изданный группой энтузиастов в университете Нью-Гемпшира в 2003 г. Я туда попала не за особые заслуги, а просто потому, что – как я подозреваю – рассказ мой, подвернувшийся под руку блестящему филологу и прекрасному человеку Михаилу Яковлевичу Дымарскому, курировавшему проект с русской стороны, был, с одной стороны, короток, с другой стороны – доступен для перевода. Речь идет о «Романе с продолжением», на момент 1997 года существовавшем в формате отдельной новеллы и так и опубликованном в самиздатовском альманахе «Парк». Со своей стороны, самым ценным в этом проекте я считаю то, что меня прочитал Дымарский и написал (как того требовал формат издания) о моем рассказе статью-комментарий, умную, тонкую, стильную и значительно более лестную, чем того заслуживал мой первый опубликованный прозаический опыт. Совсем недавно, благодаря Игорю Межуеву, я узнала, что в 2003 это затянувшееся издание все-таки было осуществлено, а Лидия Шейнина любезно снабдила меня экземплярчиком, на перекладных передав друзьям в Бостон. Так, сложными путями, к 7 июля сего г. до меня дошла эта книжка. И вот – едет в метро девушка, читает иностранную литературу, и в голос хохочет. И если бы еще Джерома читала девушка – понятно, так ведь – себя, в американском переводе… Оговорюсь сразу: я бесконечно признательна людям, осуществлявшим работу по переводу и изданию – это Arna Bronstein & Aleksandra Fleszar. Перевод сделан очень качественно и умно, я пока в своем тексте нашла только несколько несоответствий. Вопрос в том, что, как оно полагается в учебнике литературы, к рассказу приложены: вступительная статья, краткая биография автора, сам американский текст рассказа, снабженный примечаниями (об этом разговор особый), вопросы на понимание текста (темы для discussion), статья Дымарского, разъясняющая американским студентам точку зрения на это произведение русского филолога, и вопросы на согласие/несогласие читателя со статьей Дымарского (вновь - темы для discussion). Теперь о деле. Начнем с того, что вступительная статья предваряется переводом нескольких русских пословиц, среди которых известная «курица – не птица, женщина – не человек». Далее в статье подробно объяснено, что у нас в стране последовательно был Домострой, эмансипация 1860 года, большевики, вторая мировая, смерть Сталина, и вот потом женская (и вообще) литература пришла к тому, к чему пришла. Далее я попытаюсь привести приблизительный перевод абзаца, относящегося непосредственно к моему рассказу: «Героиня «Романа с продолжением», написанного Илоной Якимовой – женщина, которая осуждается мужчинами, ее любовником и ее редактором (прим авт. – какая клевета на моих горячо любимых мужиков, Пашку и Колю! Это-то они-то ее осуждают? Ну так, поддразнивают помаленьку…). Оба критикуют ее и ее работу, называя ту и другую «незрелыми», нуждающимися в жизненном опыте, который они характеризуют как необходимость претерпевать страдание, преимущественно – в руках мужчины (прим авт. – блиииин… так что, они – садисты? столько лет жила, и не знала… оторви мне чего-нибудь, укуси меня за…(С) ах, эти умелые мужские руки!). Читатель может видеть, как она страдает в ее взаимоотношениях с ее женатым любовником, который в конечном итоге решает оставить жену (прим авт. – и сына тоже, мерзавец!) и жениться на ней. Это в самом деле реалистично? Мы никогда не узнаем. Тогда как ее редактор называет ее тексты малореалистичными, малореалистичными – диалоги. Это диалоги с ее любовником: они реалистичны? Это в самом деле происходило? Он действительно говорил эти слова? Героиня представляет себя как независимую женщину, но, как только мужчина критикует ее работу, она быстро соглашается внести в нее изменения». (прим авт. – потому что она – не дура, хотя и независима. Потому что она продается за карьеру, и в качестве дьявола-искусителя на месте Коли Гранича могла быть и тетка - не суть. Неужели непонятно? Вот надо же – угодила в американский феминизм… никогда не имела и не хочу иметь с феминизмом и дурацкими течениями политкорректности ничего общего. Ни хрена себе нашлась угнетенная женщина Востока…) Дальше идет отсылка к Катрионе Келли, два тезиса которой о женской русской литературе я-де воплощаю своим произведением (Христа ради, объясните мне, кто она такая?). И заключительный пассаж: «Две темы в работах русских писателей-женщин превалируют в настоящий момент (согласно Катрионе Келли): «...сверхозабоченность проявлениями автономии (preoccupation with issues of autonomy)» и «тенденция реализовывать эту озабоченность, изображая свою героиню, как человека одновременно высокоодаренного и в то же время – неудачницу в социальной сфере». Героиня рассказа Илоны Якимовой – писательница (как читатель может понять – одаренная) (прим авт. – как он, интересно, может это понять?) и, в качестве любовницы женатого мужчины, представляет собой вызов обществу (прим авт. – рыдаю, дословно – social non-conformist. нет, они точно уверены, что наши тетки стали изменять мужьям только после эмансипации1860 года, бестужевских курсов и смерти Сталина?). Она пытается быть независимой; она не отвечает «да» сразу, когда ее любовник предлагает ей выйти за него замуж (прим авт. – их что, еще учить элементарным правилам кокетства?). Таким образом, Илона Якимова воплощает в своем произведении обе признака, приписываемых Катрионой Келли современным российским авторам-женщинам». Вот такое вот гениальное предварение моего рассказа, который был написан как безделка о любви и смерти, а по самые уши – благодаря Катрионе Келли – увяз в эмансипации. Судьба… К переводу самого текста мои претензии незначительны, но есть пара проколов вроде того, что «право узнавать все последней предоставим его жене» они перевели как «let’s give the right to get all the details to his latest wife», то есть, текущая жена стала последней женой. Логично – он же не успел жениться вторично до конца рассказа. Самое блестящее в переводе – это комментарии. Я как-то привыкла при написании прозы оперировать разными аллюзиями, но никогда не думала, что их придется объяснять читателю столь подробно… словом, то, что Богуш называет «моей гнусной постмодернистской привычкой прятаться за цитатами». Однако переводчицы – как сейчас помню – помялись и запросили у меня через Дымарского конкретно, что я имела ввиду, «в такой-то песне и в такой-то строчке». Я это им сообщила, как могла, с расшифровкой культурных аллюзий, но под их пером все сказанное превратиось вподлинную фантасмагорию. Теперь, благодаря примечаниям к девятистраничному рассказу, средний американский читатель заодно поимеет понятие о: географии России и ее климатических особенностях, Шекспире, Бернарде Шоу, Дантоне и его бизнесе, Анджее Вайда, Салтыкове-Щедрине, Шодерло де Лакло, иранских правителях, а также разнообразных формах уменьшительных от имен Николай и Павел. Итак… барабанная дробь! Самое трогательное я даже не везде буду переводить – чтоб колорит не потерять. До конца июля нужно спешить, выжалить пару дней уходящего лета*, и мы скользим дальше по накатанному дню, спотыкаясь о вчерашние лужи... * - прим пер. – уходящего лета
– действие рассказа происходит в северной
России, рядом с Санкт-Петербургом, где лета очень
короткие. disappearing summer
– the story takes place in Northern Russia,close to the city of St.Petersburg, where the summers are short. Правда, через некоторое время выясняется, что «мое чудовище»* не так прост, как кажется. * - прим. пер.
– my monster – русское izverg означает чудовище, но имеет ласкательный оттенок. my monster – the Russian «izverg»
means monster, but carries an endearing tone. Робер Артуа, Калибан, Кэшель Байрон, Дантон* – вот роли, принесшие ему известность, он универсален в своей чуть медвежьей пластике. * - прим. пер. –
Робер Артуа – персонаж романа Мориса Дрюона «Проклятые
короли». Роман был превращен в пьесу и поставлен
на сцене небольшого театра. Калибан – персонаж (дикарь,
изуродованный раб) «Бури» Шекспира. Кэшель
Байрон – главный герой романа Джорджа Бернарда
Шоу «Профессия Кэшеля Байрона» (1882). Сценическая
версия этого романа, где Завьялов выступил в
главной роли, называлась «Карьера одного борца».
Роль Дантона была сыграна героем в сценической
версии польского рассказа «Дело Дантона» (прим.
авт. – рыдала. Они перевели это как «Занятие
Дантона», The Business of Danton).
Инсценировка появилась под влиянием фильма
Анджея Вайды («Дантон», Франция, 1982), основанном
на том же литературном тексте. Якимова объясняет
популярность Завьялова следствием его похожести
с основным персонажем фильма. (прим авт. – Якимова
объясняет популярность Завьялова его талантом.
Паша был очень недурной актер. Но, главное, а…
какую они легенду про Пашку написали! Как про
живого…) Месяц назад Завьялова унесло на
гастроли – кажется, опять под Саратов* – и вот
уже неделю нет никаких вестей. * - прим.пер.
Saratov – an important river port on the Volga, a medium size city with a population of
under a millon. прим.авт. - …на улицах Саратова…
парней так много холостых, а я люблю женатого. Вот
поэтому только в тексте появился Саратов – вот
она, работа подсознания. Интересуюсь медоточиво: – Как там урюпинские* девушки? * - прим. пер. Urupinsk – a small town in the Volgograd
oblast, a stop on the Khoper river. * - прим.авт. – не мешало бы
добавить так же, что рядом с ним стоят такие
многовоспетые города, как Тьмутаракань, Крыжопль
и Мухосранск. То есть, Завьялов не просто уходил в
загул в период гастролей – он еще и не по самым
фешенебельным барышням шлялся. Да и
гастролировал ну в очень средней полосе. Да реке
Хопре, да. Аля, тихонькая, милая, чуть приниженная – совсем не тот человек, что я: фига в кармане* и ножик за пазухой**, но именно это различие наполняет душу сволочным превосходством. * - прим. пер. –
фига в кармане – (литературное) – фигура,
состоящая из большого пальца руки, помещенного
между средним и указательным. Это выражение
стало популярным в 19 столетии после сатирических
работ Салтыкова-Щедрина, в применении к персоне,
которая никогда не говорит открыто то, что думает,
из-за своего малодушия. * - прим. авт. – нет, конечно,
стоять в ряд с М.Е. – это огромная честь для меня,
но фига в кармане в данном случае – не малодушие,
а стремление выказать протест в условиях, для
того не предназначенных, и символизирует скорей
дерзость, нежели малодушие. Так я это понимаю. ** - прим.пер. - нож
за пазухой – отсылка к асоциально
ориентированным личностям, с небольшой дозой
бравады. ** прим.авт. – да, с небольшой.
я его на самом деле в кармане ношу. за пазухой
некомфортно и доставать долго. – Иди ты, па-па-ша!* Я не занимаюсь совращением малолетних. * - прим. пер.
Pa-pa-sha – a play on word using the hyphenated version of the endearing form of “father”
and Zavyalov’s name, Pasha. The first two syllables actually spell “papa”. * - прим.авт. – господи,
прости. к завьяловскому имени это вовсе не имело
никакого отношения и давало пренебрежительный
отклик на якобы полное отсутствие в нем
родительских чувств. Он влюблен в мой ореол свободной девушки, живущей исключительно словом, но покорность остальных женщин вырабатывает у него сатрапские страсти.* * - прим.пер. –
сатрапские страсти – отсылка к древним
деспотическим правителям Ирана, которые
осуществляли тотальный судебный контроль и
собирали налоги. Здесь – подразумевается
причинение страданий. * - прим.авт. – ой, держите меня
семь человек. здесь подразумевается никакое не
страдание, а только то, что Паша из всех женщин
предпочел бы свою, домашнюю. Ну, и не прочь был
посамодурствовать, если ему позволяли. – Такого ты не встретишь со времен Лакло*. Эпистолярный роман... – и добавляю, запнувшись. – С продолжением. * - прим. пер. - Лакло, Пьер Шодерло де Лакло
(1741-1803), французский писатель, автор знаменитого (в
его время) эпистолярного романа «Опасные связи»
(1782). * - прим.авт. – что значит –
в его время? они с какой печки упали на реке Хопре?
Не в его время, а просто – знаменитого. Классика
же. Я вот что думаю, неужели у них в своей художественной литературе тоже такое количество примечаний? Далее следует: Вопросы к тексту: 1. Опишите героев этой истории 2. Какую роль художественный процесс играет в рассказе? 3. Думаете ли вы, что для успешного результата в художественном процессе человек должен иметь интенсивный жизненный опыт, пусть даже жесткий? 4. Как бы вы реагировали на происходящее, будь вы матерью героини этой истории? 5. Какие роли сыграл Завьялов в театре? 6. Как вы думаете, есть ли разница между описанным здесь типом молодой русской поэтессы и типичной молодой американской поэтессой? Можно ли вообще употреблять слово «типичный», обсуждая поэта? 7. Кто такой Гранич и какую роль он играет в рассказе? Темы для
дискуссии: 1. Обсудите взаимоотношения рассказчицы и Завьялова сточки зрения рассказчицы 2. Как бы сам Завьялов описал эти взаимоотношения? 3. Как повела себя героиня после смерти Завьялова? 4. Как бы выглядела эта история, будь она написана мужчиной (и что бы в ней поменялось)? 5. Кто вам в этой истории более симпатичен, мужчина или женщина? Почему? 6. Пока вы читали рассказ, ощущали ли вы, что его автор – поэтесса? (используйте конкретные примеры из текста) Далее следует статья Дымарского, подробно объясняющая американским студентам в том числе и мою точку зрения на этой рассказ. После его статьи – снова темы для обсуждения: 1. Дымарский полагает, что один из пластов этой истории прост и наивен – девушка влюбилась в идеального мужчину. Вы согласны с ним? 2. Дымарский утверждает, что наивность сюжета не отталкивает. Вы согласны с ним? 3. Согласны ли вы с точкой зрения Дымарского, что в рассказе присутствует самоирония? 4. Дымарский утверждает, что для героини-рассказчицы нет различий между поэзией и жизнью. Согласны ли вы? 5. С точки зрения Дымарского, этот рассказ не о любви, а о «толчке», который необходим для успешной литературной карьеры героини. Согласны ли вы? 6. Как Дымарский толкует фразу: «И гадаю, что произойдет быстрее: подойдет ли пригородная электричка, я ли подпишу договор?» Вы согласны с его толкованием? 7. Согласны ли вы с заключительным выводом Дымарского касательно темы этого рассказа? Как видите, меня препарировали
довольно подробно. Забавно, но подробно. Да, и еще… мне что-то больше не
хочется в учебник литературы. Ведь это бывает и
совсем не смешно. Так что – посмертно, други,
лучше посмертно. |
